Таким образом, сам Хлеб-Бог научает человека, как производить хлеб, как пахать землю и собирать урожай. Дальнейшее священное значение хлеба подтверждает сама жизнь, ибо без хлеба человек умирает, а с Хлебом-Богом живет. Дуб говорит: «Ты мне, Иване, люб». Этим определяется отношение Хлеба-Бога к человеку. Бог его любит. Потому-то как только «Иван с работой справлялся, стал землю пахать да Бога восхвалять», ибо пахал он для произрастания Хлеба-Бога, а научил его этому Бог. Таких сказов нам пришлось слышать немало, но, к сожалению, многое утеряно, другое забыто.
Этот большой праздник считался в народе особенным. С этого дня снова в церкви можно было молиться, становясь на колени, а до того, начиная с Пасхи — Велика Дня, нельзя, так как Христос между людьми в мире и, может, рядом. Народ часто говорил: «Не подашь ему, а може, то Сам Господь руку протянул за твоей христианской милостыней?» Женщины верили, что «Христос перву борозду поднимает в поле на яровицу, а осенью на озимку». Таким образом, Поучение Дуба получает еще большее основание, ибо Сам Божий Сын поднимает первую борозду, как Бог-Хлеб-Дуб сказал. Этим объясняется обычай давать старшему сыну плуг в руки, чтобы он провел первую борозду. Семья имела религиозное значение и символически представляла Небесную Семью, где Бог-Отец, Богородица, Дух Святой и Христос, причем Вознесение понималось, как Возвращение Сына к Родителям на Небо. Потому и возвращение старшего сына из путешествия было подобно празднику. Родители садились на лавице, а сын стоял в дверях, потом крестился на иконы, кланялся Богу, а затем родителям. Дед-Канунник говорил: «Когда Христос на Вознесенье вертается Домой, на Небо, Бог-Отец с Матерью Божьей садятся на лавице, Сына принимают, а Он крестится на иконы в углу, и Ангелы поют Ему и Богу песни…» Из этих слов видно, что народ наш понимал Божью Семью как свою собственную и что жила эта Семья, по его вере, в такой же хате, только размерами побольше. Тот Свет считался Божьим Светом, и Жизнь Вечная в нем. Об Аде хотя и говорили, но как бы подразумевая, что в него идут лишь великие грешники, а не обычный народ. «Бог милует всякого, кто в Него верит!» — говорили люди. Потому-то Тот Свет был в их мышлении как бы продолжением Этого Света. В таком случае мы можем сказать, что это понимание шло из языческого мировоззрения. Поневоле находим мы то язычество в христианстве, то христианство в язычестве. Если христианство рассматривать с точки зрения культа, то это вполне допустимо. Другое дело — наше личное отношение к религии. Настоящий труд является не богословским, а фольклористическим. Не является он и критикой христианства или апологией язычества. Дабы добраться до истины, мы стараемся сохранить беспристрастное отношение к теме. Но наши люди любили Вознесение как праздник, затрагивающий собой пасхальное время. Сквозь представление о последнем и сквозь ту особую, радостную атмосферу, какую сохраняет это пасхальное время, можно без труда видеть контуры Русалий, длившихся, как видно, около двух месяцев. Эти дни были полны всевозможных обрядов, отчасти уже забытых, молений, сборищ, игрищ и гаданий, причем, видно, в это время предки наши пировали, славя Весну, Ладо с Ладой и Русалок или же Тридевять Сестриц. В это время на поле все росло, леса покрывались зеленью, цвели и отцветали, а вода в реках становилась теплой и в них можно было уже купаться. Конечно, то время было уже забыто, но что-то от него осталось в фольклоре, как бы отсвет, который и падал на эти дни. Наконец, эти вешние месяцы совпадают с душевным возрождением, происходящим в человеке, люди, насидевшиеся дома за зиму, начинали легко дышать. Приходило страдное время, подходило Венище, Жатва, Урожай. Обилие овощей, зелени, фруктов и плодов, уже появлявшихся, агнцев, рождавшихся перед Пасхой, все становилось благим, полнокровным, счастливым. Люди могли порадоваться, набраться сил перед Страдой, чтоб иметь возможность убраться с Хлебом-Богом. Материализация Божества в Хлебе была тем, что давало наглядное доказательство благоволения Неба и Земли к людям.