По-видимому, масонство сыграло некоторую роль при образовании Временного правительства. Недоуменно я спрашивал Милюкова, откуда взялся Терещенко, никому до того не известный чиновник императорских театров, сын миллионера, – да притом еще на посту министра финансов, на который считал себя предназначенным Шингарев, смертельно предпочтением Терещенко обиженный. Милюков отвечал: «Нужно было ввести в состав правительства какую-нибудь видную фигуру с юга России», а потом эта видная фигура вытеснила Милюкова и сама заняла его место министра иностранных дел. Со времени первой революции реакционные круги приписывали «жидомасонам» безграничное влияние и решительно во всем усматривали их происки, не раз и я попадал в составляемые ими списки масонов, хотя упомянутое предложение Ковалевского, да и то не прямое, на которое я не реагировал, осталось единственным. И прибавка «жидо» едва ли справедлива – насколько мне известно, участие евреев было редким исключением, и должен признать, что принадлежность Браудо к масонству мне объяснить трудно. Теперь, судя по тому, что известно, масонство совсем выродилось в общество взаимопомощи, взаимоподдержки на манер «рука руку моет», но уже и в то время благодетельное противодействие масонства русской кружковщине сразу вывернулось наизнанку.
Если бы ради новорожденной «Речи» нужно было только от «Общественной пользы» отказаться, никаких колебаний и угрызений это не вызвало бы. Хуже было, что и «Праву» я мог теперь уделять меньше времени, а главное – меньше забот и внимания, потому что ежедневная газета поглощала всю энергию и истощала всю страстность. Но до «Речи» было еще очень утомительное, хотя и забавное интермеццо. Через Ганфмана Милюков и я получили приглашение издателя «Биржевых ведомостей» С. М. Проппера редактировать его газету, выходившую в трех изданиях: из двух утренних одно, предназначавшееся для провинции, держалось в стороне от политики и имело большое распространение в обывательской, «чеховской» провинциальной толще. Другое издание, претендовавшее на политическое руководство, но лишенное определенной физиономии, совсем захирело, зато третье, вечернее, получившее презрительную кличку «Биржевка» и неразборчиво питавшее читателей любыми, даже и родного отца не жалеющими сенсациями, имело в Петербурге и окрестностях большой тираж. С. М. Проппер был настоящим, как теперь выражаются, выдвиженцем: выходец из прежней австрийской Польши, он в Петербурге начал с листка объявлений (Витте с озлобленным пренебрежением рассказывает, как Проппер выстаивал у него в приемной, выпрашивая объявления) – и превратил его в газеты, приносившие огромный доход и образовавшие многомиллионные состояния.