На первых порах «Речи» довелось сыграть крупную роль в политической жизни. В начале апреля Браудо принес мне хранившийся в глубочайшей тайне проект новых Основных законов, который четыре месяца назад Витте просил Петражицкого и меня составить, но обошелся, хотя и с большим запозданием, без нашей помощи. Оглашение проекта и в «Речи», и в «Праве» произвело необычайно звучный эффект – резкая критика, которой он подвергся в периодической печати, заставила правительство вновь пересмотреть проект и изъять несколько наиболее одиозных постановлений. Как характерно, что составители не забыли и такой мелочи: сохранили старый порядок назначения усиленных пенсий. По этому поводу я писал: «По этой статье мы узнаем нашу бюрократию, в своем корыстолюбии бесстыдную до цинизма». При пересмотре проекта пункт этот был исключен, но фактически порядок сохранялся до самой революции.
Разоблачение проекта Основных законов произвело тем более сильное впечатление, что оно произошло к концу избирательной кампании, и критика проекта послужила благодарной темой для ораторов. Среди них наиболее ярко выделялся политический трибун, замечательный оратор Ф. И. Родичев. Он речей не готовил, выступал экспромтом и потому был неровен, но, когда его озаряло вдохновение, слова его падали, как удары молота, а саркастическая улыбка на тонком мефистофелевском лице сменялась трагической маской, и взволнованность аудитории так обострялась, что он мог бы вести ее куда и на что угодно.
Задачи ораторов в значительной мере облегчались тем, что в Петербурге правые, хотя и были к тому времени хорошо организованы и пользовались закулисной поддержкой правительства, почти не выступали. Левые партии бойкотировали Думу, и потому главные удары направлялись на бюрократию, и победа нашей партии далась очень легко! Главная трудность заключалась в том, чтобы сдерживать буйное настроение внутри самой партии.
* * *
До созыва Думы в Петербурге состоялись второй – в начале января, и третий – перед самым открытием Думы – съезды партии, и на обоих выяснилось, что провинция, где полицейский произвол после манифеста принял чудовищные формы, настроена гораздо воинственнее, чем рассудительный Петербург. Отрицательное отношение к бойкоту серьезных сомнений в партии не вызывало, хотя немало голосов раздавалось и против участия в выборах, но зато большие распри проявились на вопросе о думской тактике – должна ли Дума приступить, как тогда выражались, к органической работе, или же ограничиться выработкой нового избирательного закона на основе «четыреххвостки» и постановлением о невозможности работать на основе действующего законодательства.