Между этими двумя крайностями располагалась масса оттенков, и сделанные Милюковым и мной от имени ЦК доклады вызвали настоящую бурю – всем хотелось высказаться, и это, собственно, не были возражения, а больше излияния, крик души, протесты против грубейшего беззакония… Соответственно и была принята формула, что Дума должна выработать новый избирательный закон и обеспечить правильное применение закона о политических свободах. Однако к этому была еще прибавлена аграрная реформа и, что более характерно, выработка законопроекта об автономии Польши и выяснение вопроса о применении автономии к другим окраинам. Настроение съезда было настолько возбужденным, что, когда во время заседания оглашено было сообщение о покушении на жизнь московского генерал-губернатора Дубасова (это было тотчас после подавления вооруженного восстания в Москве), в зале раздались аплодисменты, и впоследствии нас не раз этим укоряли, как доказательством связи с террористами.
Другим поводом для упреков в нелояльности послужила попытка помешать заключению займа во Франции[51] за две недели до открытия Думы. Об этом подробно рассказывает граф Коковцов в «Воспоминаниях», настойчиво коловший впоследствии кадетов и получавший в ответ: «Опять министр финансов рассказывает басни, которых никогда не было». Мы считали, что, раз положение о народном представительстве уже существует – без согласия Думы займа заключать нельзя. Эту точку зрения мы проводили в печати и полагали необходимым ознакомить с ней и французское общественное мнение[52]. Я решительно не помню, чтобы вопрос обсуждался в ЦК партии и чтобы состоялось какое-либо постановление. Но некоторые члены партии, бывшие в то время в Париже, предпринимали шаги для ознакомления французов с нашим взглядом на не-закономерность такого займа. Граф Коковцов называет фамилии князя Павла Долгорукова и графа Нессельроде, об участии которого мне неизвестно, но помню, что я получил письмо от Маклакова, почерк которого столь неразборчив, что удалось уловить лишь общий смысл, сводившийся к констатированию неудачи.
Перед самым открытием Думы созван был в Петербурге третий съезд партии, ее блестящая победа к этому моменту уже вполне определилась, все избранные депутаты приглашены были к участию, и съезд получил праздничный, торжественный характер. Мы чувствовали себя триумфаторами, и можно сказать, что съезд был центром внимания всего Петербурга, что к нему внимательно прислушивались со всех сторон.
Съезд подтвердил все резолюции, которые были приняты на предыдущем, но не упомянул об автономии Польши, а говорил об удовлетворении национальных требований. Как раз в последний день съезда опубликованы были Основные законы, их многие, как Милюков откровенно признался, готовы были считать уже похороненными резкой газетной критикой. Съезд принял это опубликование как вызов, и снова готова была прорваться плотина, но Родичеву удалось законопатить ее патетическим призывом к единству. Больше всех сдержанность проявили депутаты.