Зато при всех перемещениях и комбинациях не только сохранение Керенского, но и неуклонное расширение его полномочий считалось предрешенным: в первом составе министр юстиции, он через два месяца становится военным и морским министром, потом меняет портфели на пост министра-президента, а еще через две недели принимает опять портфель военного и морского министра, днем позже к этому присоединяются обязанности члена Директории. Он тоже неоднократно заявлял о желании сложить бремя власти, но вынужден был уступать общим настояниям на его незаменимости. На Керенском революция клином сошлась, она его создала, она же берегла его подорванное здоровье, иначе нельзя объяснить сверхъестественной затраты сил и энергии. «Я жалею, – воскликнул Керенский уже в конце апреля, – что не умер два месяца назад. Я бы умер с великой мечтой». Если бы так случилось в апогее совершенно исключительной популярности, которую он завоевал, вокруг его имени сплелись трогательные легенды. А он дождался безжалостного развенчания, печатное выступление после неудавшегося корниловского заговора вызвало решительное осуждение со всех сторон, равно как и много позже напечатанный в парижском журнале рассказ об отъезде из Петербурга мог только послужить доказательством случайности его руководящей роли…
В 1932 году Керенский приехал в Берлин и задержался из-за болезни. Несколько вечеров подряд я провел с ним у нашего общего близкого друга в интимной обстановке искренних бесед о великом крушении нашем, и это общение «на реках вавилонских» определило столько точек душевного соприкосновения, что теперь пришлось делать усилие над собой, чтобы дать отчет о том впечатлении, которое он производил, выполняя подброшенную ему судьбой историческую роль. Больше всего пленяло, что, как пытливо я ни всматривался, ища следов семимесячного головокружительного наваждения, – у Керенского никаких следов не сохранилось, за исключением вполне простительного, слишком субъективного отношения к своим более удачливым преемникам и упрямого деления революции на Февральскую – пай и Октябрьскую – бяка. Но и это гораздо более простительно ему, бывшему воплощением первой фазы революции, чем многим другим, пытавшимся оспорить логический ход событий, предрешенный топтанием Временного правительства на одном месте вокруг незаменимого Керенского.
* * *
Учрежденная на основании принятого Временным правительством нашего законопроекта Ликвидационная комиссия требовала большой организационной работы: в ее ведении были бюро печати, составлявшие обзоры ежедневной прессы для правительства, официальный «Вестник Временного правительства», Телеграфное агентство и вновь образованная по плану двух книголюбов, академика Венгерова и Щеголева, Книжная палата, которая должна была служить хранилищем и регистрировать выходящие печатные произведения. Самой сложной была реформа агентства, которое словно нарочно было так устроено, чтобы не соответствовать назначению быстрого и точного осведомления. Начиная с невероятно грязного, тесного, темного помещения, это достигалось возложением обязанностей корреспондентов на чиновников губернских канцелярий, которым спешить было некуда, да и сообщения были таковы, что торопиться некуда. Заграничное осведомление монополизировано было германским агентством Вольфа.