Мои попытки всколыхнуть судебную рутину вполне совпали со стремлениями вновь назначенного товарища председателя Н. Г. Мотовилова. Николай Георгиевич, с добрейшей душой, но вспыльчивый, вводил свои порядки круто и с первых же шагов вооружил против себя всех членов своего отделения, тем сильнее, что был моложе их и возрастом, и служебным стажем. Окружившая его враждебная атмосфера и способствовала преувеличенной благосклонности ко мне, и уже после недельного знакомства мы из суда отправились в ресторан; обед, конечно, сопровождался возлиянием, сразу и сильно на него подействовавшим, я тут же узнал всю его биографию, и мы выпили на брудершафт.
Основной определяющей чертой его личности выступало, что он был, а главное – считал себя сыном знаменитости: отец был видным пионером судебных уставов, первым председателем первым открытого Петербургского суда[33], и его почтительно отметил в своих воспоминаниях А. Ф. Кони. Много раз я имел случай убедиться, что эта позиция крайне невыгодная. Она маскируется обветшалым заграждением, что по отцу и сыну честь, и лишает человека самостояния. Пока министром юстиции был Манасеин, друг и почитатель отца, вера Николая Георгиевича оправдывалась, и он делал быструю карьеру в Петербурге, но тем сильнее было разочарование после смерти Манасеина, вызвавшее чувство обиды и раздражительность. Не награди его судьба знаменитым отцом, широко развернулись бы лучшие свойства его ума и души – неподдельная искренность и прямота, рыцарская честность и природная интеллигентность, которыми он, вероятно, обязан был матери, очень толковой, чудесной старушке; отца я не знал, он рано умер. Благодаря этим качествам и влиянию на него Давыдова, сочувствовавшего модернизации суда, Мотовилову все же удалось преодолеть недружелюбие, в особенности среди дворянской части. Этому немало способствовала его очаровательная жена, выделявшаяся среди тульских дам свежей молодостью и подчеркнутой детской непосредственностью.
Мотовилов тоже не засиделся в Туле, и вскоре мы вновь встретились в Петербурге. Он настойчиво претендовал на пост председателя суда в Туле и пускал в ход все свои связи, особенно рассчитывая на брата жены, влиятельного при дворе лейб-медика. Но у него произошло резкое столкновение с прославившимся притеснением крестьян земским начальником Сухотиным. Сухотин бросился к губернатору, тот донес в Петербург, возникла переписка, завершившаяся назначением Мотовилова товарищем обер-прокурора Сената. В Петербурге он жил весьма скромно, сошла вся искусственная спесь, и мы встречались и друг у друга, и в заседаниях Сената. В 1910 году, на Масленицу по случаю приезда Давыдова у нас был завтрак, к которому пригласили и Николая Георгиевича с женой. Давыдов был в ударе, весело балагурил, а Мотовилов явно пересиливал себя, стараясь выдавить улыбку. Через два часа по уходе от нас он, сидя за изучением дел, внезапно скончался от кровоизлияния в мозг, как в свое время и его отец.