Это был нашумевший в свое время рассказ полковника Родионова «Наше преступление». Я ответил, что не только читал, но и знал местность, к которой относится действие рассказа. Родионов описывал в своей книге быт южной части Боровичского уезда, прилегающей к уезду Валдайскому, где я начал в 1889 году службу в должности судебного следователя. «Неужели правда то, что здесь написано? Мне не хотелось бы верить». На мой ответ, что в книге, как водится, сгущены краски, но описанные в ней проявления деревенского хулиганства представлялись для данной местности явлением обыденным уже и в мое время, а за последующее, с общим ростом распущенности, случаи, вероятно, участились, государь выразил недоверие: «Нет, я все-таки этому не поверю. Человек, который это написал, просто не любит народа».
Моя встреча с императрицей Александрой Федоровной
В двадцатых числах ноября 1916 года, около двенадцати часов ночи, ко мне позвонил по телефону инженер П. И. Балинский, прося принять по срочному делу. Балинского я знал по прежней службе в Министерстве внутренних дел, когда он проводил проект устройства в Петербурге метрополитена, знал за человека очень умного и талантливого, но уже лет десять–пятнадцать совершенно потерял из виду и лишь изредка встречал на улице. Хотелось спать, и я пытался отделаться от посетителя и перенести его на утро, но Балинский настаивал, что дело близко касается моих интересов и не терпит отлагательства. Я уступил, и он приехал ко мне в первом часу ночи.
Балинский объяснил, что прислан с доверительным поручением статс-дамой Е. А. Нарышкиной по поводу совершенно необыкновенному. Она получила, якобы из Ставки, где в те дни находилась императрица, телеграмму с поручением устроить свидание мое с Распутиным, дабы сообщить его впечатления. По словам Балинского, в Ставке были суждения о переменах в составе правительства, в связи с чем и состоит поручение. Он, видимо, полагал, что это сообщение должно быть мне очень приятно.
Я ответил, что, будучи верным слугой государя, готов нести всякие обязанности, какие его величеству угодно будет на меня возложить, но лично ничего не ищу и ничего не сделаю для того, чтобы получить то или иное назначение, сколь бы оно почетно ни было. Если государь прикажет мне принять Распутина, то я его приму гласно и открыто, как и всякого другого; подвергаться же его обозрению в предлагаемых условиях не согласен, и самую мысль проходить через подобные испытания считаю для себя обидною.
Балинский сказал, что Е. А. [Нарышкина], предвидя подобный ответ, поручила ему осведомиться, не соглашусь ли я на то, чтобы где-либо в частном доме, «например, у меня, – сказал он, – Распутин мог бы, хотя издали, вас увидеть, пройдя лишь через комнату, в которой вы будете находиться, дабы он имел возможность удостоверить, что вас видел и знает». Разумеется, я и от этого отказался, с чем Балинский и уехал. Весь его рассказ оставил впечатление чего-то недоговоренного.