Неправильна в таком громадном и разнородном государстве, как наше, и централизация народного представительства, которая имела следствием склонность к разрешению всех вопросов с чисто теоретической точки зрения, облегчала возможность объединения против правительства всех оппозиционных элементов. Но все же в конце концов одна из целей была достигнута – общественные страсти были до известной степени канализированы в Думе, как в сточной трубе. Кроме того, Дума, и в этом ее главное значение, явилась весьма удобным инструментом для воздействия на настроение страны, которую через ее посредство легче утвердить в убеждении о необходимости принимаемых мер, чем прямыми приказами власти. Но, разумеется, на этом инструменте надо было уметь играть, а этого умения не оказалось, так как Дума после Столыпина была брошена на произвол судьбы и все связи с ней были утеряны.
Но, как бы то ни было, прибавил я, теперь, во время войны, приходится с особой осторожностью относиться к всякой силе, могущей затруднить положение правительства. И так как власть не может висеть в воздухе, то необходимо постараться установить с Думой возможно лучшие отношения, раз власть не считает себя достаточно сильной, чтобы, по примеру Австрии, с самого начала обойтись совсем без Думы, взяв на время войны самых опасных главарей под замок, что было бы, пожалуй, самое лучшее. Создавшееся же положение самое невыгодное, так как ведет только к усилению взаимного раздражения и ослабит власть в общественном сознании.
Государыня слушала очень внимательно и тоже заметила, что этого ей раньше не разъясняли в таком виде, но мне показалось, что эта часть нашей беседы имела менее успеха, чем предшествующая, и она перевела разговор опять на благотворительные темы.
Разговор перешел на призрение пострадавших в войне с Германией, и государыня стала с жаром говорить о своей мысли, которую она старалась проводить в Верховном совете, о необходимости поставить дело так, чтобы все раненые и увечные были возвращены к трудовой жизни, приспособленной к их новым физическим условиям, с доведением их производительности до возможного максимума, и с тем, чтобы те, которым трудоспособности вернуть нельзя, были помещены на дожитие в прекрасно поставленных приютах (проекты таких приютов, не помню, кем составленные, и одобренные государыней, предполагали для их постройки, не считая содержания, затрату в размере более 3 тысяч рублей на каждого призреваемого).
Она спросила мое мнение. Мне пришлось и в этом случае возразить против столь широкой постановки дела. «Мы слишком бедны, – сказал я, – для такой роскоши, ибо на нее никаких денег не хватит, а их у нас очень мало и без того, тем более после войны придется нести чудовищные расходы на возобновление разрушенного хозяйственного оборудования страны. Как ни желательно сделать все возможное для облегчения участи пострадавших от войны, но не следует увлекаться мечтами, которые нельзя осуществить. Положение раненых и увечных надо, разумеется, скрасить, как только можно, но в общем их приходится рассматривать как людей, попавших под колесо истории, и скинуть со счета; силы же и средства направить на другую, более важную для государства и более осуществимую задачу, а именно на призрение сирот, которые останутся после убитых, и на воспитание из них здоровых и надежных пахарей и солдат, в замену погибших».