Государыня опять заволновалась: «Что вы говорите, как денег нет? А контрибуция, которую мы получим! Государь дал мне слово, что вся она пойдет на то, чтобы облегчить положение пострадавших от войны, и я не позволю хоть одну копейку из нее обратить на что-либо другое!» Разговор носил такой откровенный характер, что я не выдержал и спросил: «Неужели вы верите, государыня, что контрибуция будет?» Она вспыхнула и вскочила со стула: «Не смейте и сомневаться, мы победим, я верю, что мы победим, а раз будет победа, то будет и контрибуция!» В ее голосе было столько искренности, что сомневаться в правде ее чувства не было бы никакой возможности. Это была русская царица, а не немка или англичанка.
Пробило восемь часов. Я поспешил откланяться и унес с собой чувство глубокого уважения к этой женщине, одаренной несомненно высокой душой, но такой неопытной, легкой добыче для всякого, кто сумеет завладеть ее доверием. Более я ее не видел. 17 декабря убит был Распутин, Александра Федоровна замкнулась дома и перестала где-либо появляться.
Дмитрий Сергеевич Сипягин был человек цельный и крупный. Это был прямой потомок той московской знати, полурусской, полутатарской, крепкий телом и духом и твердый в вере и преданности царю, которая строила Русское государство. Это бы, как кто-то удачно сказал, последний боярин старой Московской Руси.
Большого роста, грузного сложения, с крупными чертами лица, большим носом и оттопыренными ушами, он являл все признаки благообразного татарского типа. В мурмолке и халате он выглядел бы подлинным мурзою или ханом, но душа у него была русская.
Глубокая, хотя, может быть, и формальная религиозность и нелицеприятная преданность царю пронизали все его существо в те годы, когда мне пришлось его знать.
Мало кто так твердо, как он, знал церковный устав, так чинно стоял в храме, так истово молился и клал поклоны, так чтил по-старинному свои святыни. Дом его был полон икон, и на груди под рубахой на толстом шелковом гайтане[55] носил он целый пук талисманов: тут были крестики, образки, какие-то кольца, вероятно родительские венчальные, мешочки[56], ладанки и многое множество других освященных предметов.
Он свято почитал всякий старинный образ, твердо держал посты, и на столе его можно было видеть и вяленую сырть[57], и шемаю[58], и ржевскую пастилу, соленья, и моченья, и всякую иную старинную снедь. И ел он по-старинному, в огромном, мало кому доступном количестве.
Став министром внутренних дел, Сипягин принес в центральное управление тот стиль власти, который более или менее свойственен был всем министрам из губернаторов и местных деятелей. Он хотел все знать, за всем следить, все видеть, самому все разобрать, войти во все мелочи местной жизни – одним словом, быть губернатором всероссийским. Задача была неосуществима, но Сипягин настойчиво стремился к своей цели, изводя и себя, и своих подчиненных.