Женщина помолчала, опустив голову, а когда подняла глаза, на лице блуждала грустная улыбка, и она закончила рассказ:
— А вышло все наоборот, Васю отстранили, а старшина остался. Хорошо, что сюда устроился в профтехучилище военруком. Все-таки он вроде как командир. Ему всегда о ком-то заботиться нужно. О себе он и не думает никогда. Не напомни ему, он про еду забудет — все бы только с учащимися занимался.
Воспоминания мои были прерваны звуком тихих шагов. Оглянувшись, я увидел рядом с собой старую женщину. Худое лицо с тусклыми глазами, поношенная, старомодная одежда говорили о ее трудной, неблагополучной жизни и слабом здоровье. Она заговорила со мной первая глухим, бесцветным голосом.
— Я тут живу рядом. Смотрю — человек стоит долго одинешенек. Кто, думаю, такой? К кому пришел?
Представившись, я спросил ее, не знает ли она, когда и как скончался Василий Борисович.
Как не знать. Я вместе с ним в училище работала. Воспитателем. Он все меня сестренкой звал, потому что я тоже всю войну на фронте санитаркой была. Погиб он, голубчик наш, нежданно и негаданно. — И она, часто замолкая, чтобы с трудом передохнуть своей слабой грудью, поведала мне следующее:
— Однажды на железной дороге охранники вагонов разодрались с нашей милицией. Не поделили что-то, а те и другие с оружием. И учинили перестрелку. Василий Борисович, когда услышал это, и говорит:
— Вот глупые. Сами себя перестреляют и невинные могут пострадать. Так нельзя… — Да и помчался туда. Он спрыгнул прямо в середину стрелявших с крыши вагона.
— А ну! Встать всем по форме. С вами говорит Вшивков Василий Борисович! И не вздумайте сопротивляться. Всем сдать оружие!
Он подходил к каждому, выхватывал из рук карабины и ставил их к вагону. Затем сгреб нарушителей в кучу и гаркнул так весело и командно, как умел это делать только он один:
— Прямо! Шагом марш!
Необычная колонна двинулась к зданию небольшого вокзала, где засела группа стрелков железнодорожной милиции. Когда половина пути была уже пройдена, с их стороны вдруг прогремел выстрел. Кто-то из стрелков, не разобравшись в ситуации, неожиданно спустил курок. Василий Борисович остановился и схватился за грудь. Между пальцев брызнула кровь. Он посмотрел на ладонь и удивленно произнес:
— Вот тебе и раз!
Конвоируемые обернулись к нему и тоже остановились.
— А ну, грешники, не крути башками. Вперед смотри!
И он вновь зашагал к вокзалу. Ему было тяжело, и арестованные поддерживали теперь его со всех сторон. Шагов через десять он упал, потеряв сознание. Он метался без памяти еще несколько минут в здании вокзала, куда его перенесли. В последний раз, поднявшись на локтях, он крикнул в бесконечность: