Никогда прежде ему не приходилось пожимать столько рук. Среди поздравивших его были Филипп, герцог Эдинбургский из Англии, и президент Мексики, вручивший ему золотые часы Longines. Когда Сертис вернулся в Италию, в его честь был организован пышный официальный банкет, а вскоре и традиционное итальянское застолье в узком кругу.
Прямо напротив ворот своей фабрики на улице Абетоне Феррари открыл небольшой трактир, которому дал нежное название Il Cavallino («Лошадка»). Сделал он это в основном для того, чтобы самому было где прилично пообедать, поскольку Маранелло такими местами не баловала. И вот как-то днем после завершения гоночного сезона 1964 г. Феррари приехал в трактир в сопровождении своего помощника Гоцци и Сертиса. Первым делом хозяин заказал аперитив, и на столе появились три бокала: его любимые коктейли «Формула-1», «Формула-2» и «Формула-3», каждый последующий чуть менее крепкий, чем предыдущий.
– «Формула-1» – только для сильных духом мужчин, – предупредил Феррари Сертиса.
Но тот выбрал «Формулу-3», чем вызвал у старика приступ смеха.
В этот день на фабрику с экскурсией приехали шесть студенток, и Феррари пригласил их всех к столу. Его слабость к женщинам ни для кого не была секретом. Официант откупорил две бутылки токайского, после чего зал наполнился ароматом традиционных моденских блюд.
За столом Феррари разве что не плясал вокруг Сертиса. Расхваливая ему местные деликатесы, он подцеплял вилкой то один, то другой, подносил его ко рту гостя, и тому оставалось только открывать рот на глазах изумленного Гоцци и девушек. Никто никогда не видел, чтобы Феррари подпускал кого-то из гонщиков так близко к себе. Один хорошо знавший его человек описал темперамент Коммендаторе такими слова: «замкнутый в себе, как грецкий орех». Но в этот день он, не стесняясь публики, проявлял почти отеческую заботу об английском пилоте.
После застолья Сертис и Феррари вышли прогуляться вдвоем до гоночной мастерской. Гонщик запрыгнул в автомобиль, построенный для «Формулы-1», и, как бы примеряясь, взялся за руль. Когда он обернулся через плечо, то увидел стоящего на выложенном красной плиткой полу Феррари, который смотрел на него и улыбался, словно отец, подаривший сыну новенький велосипед.
Сертис оказался в роли принца какого-то странного королевства. Феррари создал вокруг себя мир вечных интриг, достойный Шекспира, где за ошибку порой расплачивались жизнью. Весь сезон Сертис провел в напряжении, еле сдерживая свой взрывной характер: конфронтация с менеджером команды Драгони, конкуренция с Бандини – вторым после него самого пилотом «конюшни». Кто знает, какую роль во всем этом сыграл Феррари? Всматриваясь в улыбку на его лице в тот день, Сертис, вероятно, задавался вопросом: о чем старик думает на самом деле? В своих мемуарах Феррари писал: «Выражение лица, будь то улыбка, хмурый взгляд или что-то иное, – это просто форма защиты, и воспринимать его следует только таким образом». Было ли расположение Феррари искренним? Был ли он замешан в кознях Драгони? Не сам ли он был автором этого спектакля?