– Думаю, все еще пытается привыкнуть, – ответил я.
– Я смотрю, у вас прямо все серьезно, – отметил он.
«Серьезно» – безрадостное слово, и оно совершенно не подходило для описания нас с Евой. И в то же время «серьезно» – это было еще мягко сказано: я и представить себе не мог отношений более серьезных, чем наши с ней. Я выпалил что-то вроде:
– Да, мы любим друг друга.
– Ну-ну, – ответил папа. – А ты не думал, что тебе рановато обзаводиться собственной семьей?[68]
– Мне двадцать пять лет. Начиная с какого возраста, по-твоему, обзаводиться серьезными отношениями – нормально? – спросил я.
– Мне просто кажется, что ты еще слишком юн, – ответил отец.
Мне сразу вспомнились все наши с ним разговоры по дороге в синагогу и обратно.
– Мнение о том, что тот или иной человек слишком юн, чтобы обзаводиться семьей, необходимо подкрепить определением надлежащего возраста, – рассудил я. Мы проговорили в таком ключе еще пару минут, но никакого точного возраста отец так и не назвал.
Потом я отправился на поиски Евы и в конце концов нашел ее рисующей за одним из столов для пикника.
Едва завидев меня, она спала с лица.
– Ты в порядке? – обеспокоенно спросила она. – Что случилось?
Видимо, выглядел я так себе.
– Да ничего, – ответил я, – просто говорил с папой.
Я пересказал ей разговор о зрительно-моторной координации Джоша, и она рассмеялась.
– Все родители так делают, – заявила она. – Моя мама вот до сих пор упорно называет Лилу писательницей, хоть та лет с десяти уже ничего не пишет».
– Ага, – отстраненно согласился я.
Ева закусила губу.
– Что-то еще случилось, да?
Я пожал плечами.
– Еще он сказал, что я, по его мнению, слишком юн, чтобы вступать в серьезные отношения.
Ева напряглась и отложила ручку в сторону.
– Что-что он сказал?
Дальше мы начали вместе строить предположения об истинном значении этих слов. Я сказал, что первая их интерпретация, что пришла мне в голову – насчет того, что ему просто не понравилась Ева – вряд ли была верной: слишком уж Ева была крутой и милой, да и вообще это было слишком не похоже на моего отца – о таком он бы просто заявил прямо. Ева выдвинула гипотезу о том, что он боится того, что она, Ева, начнет влиять на меня больше него самого. После каждого такого предположения она спрашивала, в порядке ли я.
– Мне кажется, ты чего-то недоговариваешь. О чем-то думаешь?
– Нет, – ответил я. – Я почему-то сейчас вообще ни о чем не способен думать.
По дороге обратно из лагеря Ева на протяжении всего спуска по горной дороге жаловалась на отца.
– Он вообще не имеет ни малейшего понятия о том, что такое такт! Считает, что он лучше других, раз делает то, что хочет, совершенно не считаясь с остальными!