Я тут же совладал со своей истерикой и рассмеялся.
– Что такое? – спросил Макс. – Говори, говори…
– Мне правда обязательно назначать кого-то на роль себя в младенчестве? Терпеть не могу это местное клише.
Собравшиеся захохотали.
– Еще ни разу на моей памяти не было такого, чтобы кто-то прерывал «работу» из-за каких-то «местных клише», – сказал Макс. Толпе это понравилось – они явно с большей теплотой относились к шуткам по поводу терапии от тех, кто принимал в ней непосредственное участие. Мне еще подумалось, что это вообще распространенный принцип устройства человеческой психики, проявлявшийся во многих других сферах жизни.
– Некоторые клише стали таковыми потому, что они работают, – продолжил Макс. Я подавил порыв ответить, что такие сантименты – тоже клише. Обернувшись к зрителям, я стал подыскивать кандидата на роль себя самого в младенчестве. Без каких-либо особых задних мыслей я выбрал одного из подростков, с которым познакомился у костра. Тот вышел вперед и лег на расстеленный среди листвы плед.
Макс обратился к сидевшему где-то среди собравшихся моему отцу.
– Выйдешь на минутку? Я хотел бы с тобой поговорить, если ты не против.
Я нашел глазами плакавшего отца. Тот поднялся и неровными шагами направился к «сцене», повесив голову.
– Что ты чувствуешь после слов Майкла? – спросил Макс.
– Мне так жаль! – провыл папа.
– Взгляни на маленького Майкла, – сказал Макс, – и расскажи нам немного о том, что ты чувствовал, когда он был в таком возрасте.
Отец внезапно выпрямился; язык его тела явно давал понять, что он мгновенно абстрагировался от тех чувств, что только что захлестывали его с головой.
– Я плохо помню свои чувства в то время, – ответил он.
– Попытайся вспомнить.
– Я его очень любил, – сказал отец уже своим обычным голосом.
– За что ты его любил? – уточнил Макс.
Лицо папы исказила гримаса боли.
– Я пытался найти причины, – ответил он.
Глаза Макса сузились, а его голос потерял толику штатной теплоты профессионального психолога.
– Ты пытался найти причины для того, чтобы любить своего ребенка? Что в твоем понимании подходит под такую причину?
– Он рано начал сам перекатываться в кроватке, – сказал отец. – Умел двигаться в такт музыке – у него с самого начала было хорошее чувство ритма. Первое свое слово – «мороженое» – он произнес, когда ему было всего полгода.
Макс снова смягчился и ласково спросил:
– Зачем тебе требовалось чем-то оправдывать любовь к собственному сыну?
– Я не умею любить без причины, – ответил папа.
– Давай сделаем так: ложись рядом с маленьким Майклом и попытайся разрешить себе любить его безо всяких на то причин.