Металлические когти в последний раз прошлись по запястьям, вспарывая вены вместе с кожей, раздался тонкий, на грани слышимости, писк. Потом хруст. Кто-то положил ей руки на плечи…
— Какого темного тут творится? — голос Аламара откуда-то со стороны дверей.
Секундное молчание.
— Дани? Дани!..
Его руки вцепились в запястья, с силой разводя в стороны.
— Всеблагий…
Она сморгнула кровавые капли с ресниц и вяло подумала о том, что глаза все же не пострадали. Аламар потрясенно смотрел на нее, затем повернулся, крикнул:
— Кио, живо! Давай за Эльвином, ну?
И — уже Дани, мягче, спокойно:
— Все хорошо. Все. Будет. Хорошо. Кио сюда первым прибежал, да?
— Я… не…
Ужас, дикий, животный, схлынул, уступая место обжигающей боли. Все лицо, казалось, облили кипящим маслом. Боль дергала, схватывала шипастым обручем, перед глазами плясал рой черных мошек. По рукам, до локтя, текло горячее и липкое. Пахло отвратительно-кисло.
— Молчи, — приказал он, опускаясь рядом на колени, — все хорошо. Смотри на меня. Сейчас придет Эльвин. Он целитель высокого уровня, Дани. Все будет хорошо, не бойся.
— Мое… лицо, — наконец просипела она, с трудом ворочая языком и осознавая, что вместо губ — разодранное в клочья мясо.
— Эльвин справится, — Аламар говорил очень тихо, спокойно, как будто Дани была маленькой испуганной девочкой.
Да, впрочем, так и было.
Ее начинал бить озноб. Комната кружилась, смазываясь в багровое пятно.
И, наверное, она даже была благодарна за то, что Аламар легко подхватил ее на руки и осторожно уложил на кровать.
— Не надо… ис…пачкаю…
— Не дури, Данивьен. Давай мы твои руки положим вот так, на простыню. Я бы швы наложил, но Эльвин здесь будет уместнее. Смотри на меня. Потерпи. Уже скоро тебе станет легче.
— Мне больно, — выдохнула она, — не понимаю…
— Сиди спокойно, — приказал он тоном, не терпящим возражений, — можешь глаза закрыть, если так легче.
Но она не закрывала. Щурясь, наблюдала за тем, как Аламар повернулся и отошел от кровати, потом присел на корточки, как будто разглядывая что-то.
Он был в одних черных шароварах, и Дани смотрела и смотрела в широкую спину, одна сторона которой была перепахана рваными рубцами.
А потом поняла: теперь у нее таким будет лицо. Всеблагий слишком жесток к ней, чтобы вот так… не оставить ничего, вообще ничего хорошего.
Наконец Аламар закончил свое исследование и вернулся к ней. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять — верховный инквизитор пребывал в ярости. Глаза пылали.
— Ты видела, что на тебя напало?
Осторожное, робкое прикосновение к руке.
Тело сотрясает крупная дрожь. И она как будто проваливается вникуда, временами выныривая, щурясь на внезапно яркий свет.