Как странно.
Он хотел ее ненавидеть, но только рядом ощущал себя чуточку живым.
Хотел наказать и унизить, а наказал себя сам — ее болью, страхом и неверием. Мучениями девочки, которая когда-то его спасла.
«Как идеально-глупо все вышло», — подумал Аламар, продолжая молча прижиматься головой к узкой спине своей жены.
Ну и пусть. Уже ничего не исправить. Можно только дальше все делать правильно.
Дани сидела неподвижно, затаившись, как мышка. Он слышал, как трепещет ее бедное сердечко, и понимал, что она на самом деле она не ждет от него ровным счетом ничего хорошего. А так хотелось… чтобы смотрела по-иному, чтобы улыбалась. Всеблагий! Да ведь он еще ни разу не видел ее улыбки. Ни разу.
«Я так устал, — мысли текли вяло и лениво, — я больше не могу быть тем, кем был».
— Дани, — позвал негромко. Получилось хрипло и как-то совсем не так, как должен бы говорить верховный инквизитор.
— Да, господин Аламар.
— Поцелуй меня.
Тело в руках сразу напряглось.
Но все же она медленно обернулась, обожгла взглядом и тут же опустила глаза.
— Я… простите.
Придвинулась, рвано выдыхая, и неловко ткнулась губами.
Это было прикосновение лепестка розы. И свежести. И легкое дуновение бриза, несущего прохладу и облегчение изнывающему от духоты городу.
— Мало, — сказал он, — это не то, чего я хочу.
— Но я… простите, я не умею по-другому.
Он с силой стиснул ее руками, прохрипел:
— Я очень, очень устал. Помоги мне, Данивьен Ардо. У меня… больше нет никого. Только ты, моя жена.
Несколько мгновений он наслаждался зрелищем приоткрывшегося в изумлении рта, а потом просто не мог удержаться.
Запустил руку в волосы, окончательно растрепывая прическу, аккуратно накрыл ее губы своими. Дани была сладкой, словно то самое пирожное, и от нее чуточку пахло кофе с молоком. Он медленно, ловя каждую каплю наслаждения, провел языком по ее нижней пухлой губе, легонько прикусил. Чувствуя, как сбивается дыхание, пробормотал:
— Не сопротивляйся. Позволь… показать тебе, как это бывает…
И она сдалась. Наверное, с привычным уже выражением обреченности во взгляде, но сейчас он ее глаз и не видел. Начал ласкать ее рот языком, осторожно, потом все настойчивее, все глубже, почувствовал, наконец, как она откликнулась — несмело и неумело — но откликнулась! Дыхание сорвалось окончательно, и он погрузился в вихрь наслаждения. Дани уже не предпринимала попыток отстраниться, поэтому Аламар убрал руку из-под ее затылка, провел по шее, дурея от ощущения шелковой кожи под пальцами, замер над застежкой ворота платья, и медленно, очень медленно, крючок за крючком добрался до лифа, скользнул под плотную ткань и нашел маленькую горячую грудь. Дани, кажется, что-то выдохнула ему в рот, слабый, едва слышный протест. Аламар подхватил ее за талию своей механической рукой, в то время как живые пальцы обвели по кругу нежный сосок. И еще. Легонько сжал, чувствуя, как наливается грудь, как твердеет под пальцами эта сладкая бусина… Хотелось большего. Ощутить ее всю, наконец. Не так, как в их первый раз, нет. А сделать ее своей, теперь уже в самом деле своей женщиной.