* * *
Так тянулось время. Из гардеробщиц Наталья выросла до костюмерши, и сфера ее деятельности стала широкой и плохо регламентируемой. Скромная, даже незаметная, услужливая, молчаливая, кроткая, она была всегда и везде и при этом никогда и нигде. Вскоре она стала совершенно незаменимой. Никто не знал точно ее обязанностей – она просто была. Сбегать за пивом, купить сигареты, принести сменное платье, утешить рыдающую актрису – со всеми этими задачами Наталья справлялась прекрасно. Оказалось, что она к тому же неплохо шила, и тогда ее взяли в костюмерный цех – подгонять платья и костюмы под фигуры артистов, перешивать старые наряды, утюжить, отпаривать, оторачивать и вышивать.
Ее не было видно, но она появлялась в самый нужный момент. Ее не было слышно, но она точно знала, когда понадобится ее помощь. И внешность у нее была серая, невыразительная. Нормальная. Такая, какую в жизни не вспомнишь, как ни напрягай память. Что-то ускользающее, безликое было в ней.
Леонид, как обычно, не обращал на нее никакого внимания. Он – сердцеед, звезда, артист и все прочее, и она – неинтересная, неталантливая, то ли секретарша, то ли костюмерша, непонятно, что и зачем. Кроме того, он тяжело переживал расставание с Кларой, которая запала-таки ему в душу – или, возможно, мысль об упущенном союзе с ней в те времена, когда она еще была красавицей и наследницей, не давала ему покоя. Да к тому же мама с бабушкой не позволяли ему расслабиться и как следует насладиться трауром по погибшей любви. Дня не проходило, чтобы они не начинали свою заунывную песню о том, что ему уже за тридцать, пора жениться, а то не дождаться им внуков… И все в таком же духе. Конечно, они оплакивали несостоявшуюся свадьбу и понимали, что такой исключительно удачной партии, скорее всего, больше не будет. Но все же мальчику нужно было жениться, и в этом вопросе они стояли насмерть.
Леонид от их тоскливых завываний лишь отмахивался, но в душе понимал, что они правы – пора бы остепениться и образумиться, не все ж до пенсии козлом скакать! Надо уже и о семье подумать.
Это случилось следующим летом, когда на чьем-то дне рождения, на природе, они оказались друг напротив друга. Леонид скользил по Наталье равнодушным взглядом, и вдруг она сказала, сама не веря собственной смелости:
– Вы не хотите пойти прогуляться? Мне одной страшно.
То ли из вежливости, то ли от неожиданности он согласился.
Светила сумасшедшая луна, пели сверчки, темнота манила, горячий влажный воздух забирался в глотку и душил, а он думал о чем-то своем, почти не видя ее. Она неожиданно опустилась на корточки, подвернула ему штаны, чтоб не испачкались, улыбнулась, словно извиняясь, – и тут он впервые взглянул на нее по-другому, по-настоящему, удивленным и совершенно ошалелым взглядом. Увидел смущенную улыбку, и серые глаза, и милый курносый носик, и темно-каштановые локоны вокруг круглого личика… Вдруг ему стало приятно и даже спокойно. Да, впервые в жизни он испытал покой рядом с женщиной! Ему не нужно было быть героем, звездой подмостков и оправдателем всех женских надежд. Достаточно оставаться собой – уставшим, одиноким, начинающим лысеть и толстеть мужчиной.