– Сынок, я понимаю, что ты имеешь в виду. Но проблема глубже, чем ты полагаешь.
– Какая проблема? Наши отцы в своем мраке и невежестве называли невинного человека осу, пожертвованным идолам, после чего становился изгоем он сам, его дети и дети его детей во веки веков. Но разве не узрили мы свет Евангелия?
Оби произносил те самые слова, которые отец использовал в разговорах с язычниками-односельчанами.
Наступило долгое молчание. Лампа теперь горела слишком ярко. Отец немного прикрутил фитиль и опять замер. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он продолжил:
– Я хорошо знаю Джошуа Океке. – Отец смотрел прямо перед собой. Голос был усталым. – Его и его жену. Он хороший человек и великий христианин. Но он осу. Нееман, предводитель сирийского войска, тоже был почтенный, великий человек, могучий человек доблести, однако он был прокаженный. – Отец замолчал, чтобы это священное, удачное сравнение дошло до собеседника во всей своей серьезности и устрашающей весомости. – Осу – как проказа в умах наших людей. Я прошу тебя, сын мой, не навлекай пятно позора и проказы на нашу семью. Иначе твои дети и дети твоих детей вплоть до третьего и четвертого колена проклянут память о тебе. Я говорю не о себе; мне осталось немного дней. Но ты навлечешь скорби на свою голову и на головы твоих детей. Кто захочет взять в жены твоих дочерей? Чьи дочери пожелают взять в мужья твоих сыновей? Подумай об этом, сын мой. Мы христиане, но мы не можем жениться на собственных дочерях.
– Все меняется. Через десять лет все будет совершенно иначе, чем сейчас.
Отец с грустью покачал головой и больше ничего не сказал. Оби опять повторил свои аргументы. Чем осу отличаются от остальных мужчин и женщин? Ничем, все дело в невежестве предков. Почему они, узрившие свет Евангелия, должны по-прежнему пребывать в этом мраке?
Оби мало спал в эту ночь. С отцом оказалось легче, чем он ожидал. Он пока не отступил, но заметно смягчился. Оби испытывал странное счастье и возбуждение. Подобного с ним еще не случалось. Он привык говорить с матерью на равных, даже в детстве, но с отцом всегда было иначе. Не то что он отстоял от семьи, но было в нем нечто напоминавшее патриархов, высеченных из гранита титанов. Странное счастье Оби объяснялось не только тем, что он победил в споре, но он еще и вступил с отцом в непосредственный человеческий контакт впервые за двадцать шесть лет своей жизни.
Проснувшись утром, Оби сразу направился к матери. Его часы показывали шесть, но было еще совсем темно. Он на ощупь приблизился к ее комнате. Она не спала, так как, когда он переступил порог, спросила, кто это. Оби подошел и сел на кровать, проверив ладонью температуру матери. Из-за болей в животе она спала мало. И еще мать призналась, что перестала верить в европейскую медицину и хотела бы попробовать лечиться у местного доктора.