– Считаешь, я могла не переживать за тебя? Ты ранен, остался один в этом чертовом лесу, а я непонятно где…
Габор потянул ее выбившийся локон:
– Но больше ни перед кем не вздумай становиться на колени. Госпожа Баттьяни ни перед кем не склоняет голову. Только перед своим господарем.
Он потянулся к ее губам, но Олеся отвернулась:
– Ты мне не веришь. Ни одному слову. Хотя сам рассказывал о Морозном Деде.
– Его никто не видел.
– Даже ты?
– Даже я.
Олесе хотелось и расплакаться, и рассмеяться.
– Тебе нужен лекарь.
Габор неожиданно ласково коснулся ее щеки:
– Ты не хочешь рассказать, как НА САМОМ ДЕЛЕ вернулась в крепость?
Олеся покачала головой:
– Я уже рассказала.
Невидящим взглядом Олеся рассматривала фреску на стене. Олень посреди густого леса. Она вспомнила о книжке, зажатой в ладонях.
– Это твое. – Она протянула книжицу Габору. – Я думаю, она не просто так оказалась у Бражены. И мне кажется… Морозный Дед имел в виду то, что в ней можно найти подсказку. Вот… – Дрожащими пальцами она переворачивала страницы, пока не нашла нужные иллюстрации. – Смотри. – Габор мазнул взглядом по картинке, выразительно выгнув бровь. – Ты ведь должен знать, о чем эта сказка. В отличие от меня можешь ее прочитать.
– Олеся, это всего лишь сказка.
– А что если ответ, как справиться с Крампусом, всегда лежал на поверхности?
– Сейчас лежащей на поверхности я хочу видеть только тебя.
– Серьезно? Ты ведь мне даже не веришь! Считаешь… обманщицей… Предательницей…
– Да. Считаю. Но это не мешает мне хотеть тебя.
– Я не вру! Я видела этого старика.
Габора раздирало на части отчаянное желание нагнуть паршивую девку и трахнуть так, чтобы больше не вздумала лезть на рожон. Идея приковать ее цепями больше не казалась только средством подразнить друг друга.
За эти пару часов он едва не сошел с ума. Был уверен, что к моменту, когда доберется до крепости, чокнется.
Конечно, он ей верил. И даже не потому, что обнаружил сосновый пенек и длинный шест со Страшилищем, которое смастерил, еще будучи ребенком. Он просто видел по ее лицу. По едва ли не слезящимся глазам, по румянцу обиды, по тому, как срывался голос, когда она пыталась доказать свою правоту.
Но больше всего его поразило не это. В тот момент, когда он услышал ее голос, умоляющий Адрианну выслать за ним отряд, Габор понял, что простит ей все. Даже откровенную ложь.
А ее вид, стоящей на коленях, отчаявшейся, едва не свел его в могилу.
Никто и никогда так за него не переживал. Никто не волновался. Его ведь тоже можно было заменить. Например, Миклошем. Так что ничего уникального в нем не было. Но Олеся… она заставила его почувствовать себя кем-то значимым, кем-то настолько важным, что ради него она опустилась на колени.