После этого Арлан Ричардсон начал появляться на съездах геронтологов и во всеуслышание хоронить гипотезу окислительного стресса, вспоминает Литгоу. «Он старался их спровоцировать, но все как-то просто пожали плечами: „Значит, не в этом дело. Ну хорошо, мы можем изучать другие вещи“». Сообщество геронтологов еще долго цеплялось за основополагающую теорию причин старения, хотя возражений набиралось все больше и больше. И вдруг консенсус «лопнул как пузырь», говорит Дэвид Джемс. «Странное дело… 15 лет назад на конференциях о старении вы бы только и слышали, что доклады, как все объясняется окислительным повреждением. А сейчас вы приезжаете на съезд, и там почти что ни слова об этом».
Конечно, фактор износа не был совсем сброшен со счетов. Он был и остается одним из ключевых признаков старения. И Гордон Литгоу по-прежнему хочет узнать, как ему удалось так сильно продлить жизнь червей, сделав их устойчивыми к окислительному стрессу. Впоследствии он повторял этот эксперимент много раз под гораздо более строгим контролем, и всегда с положительным результатом. Но что является причиной, а что следствием старения? И насколько велика все же роль свободных радикалов? Мало кто из ученых сейчас придерживается мнения, что побочные продукты клеточных процессов, которые поддерживают в нас жизнь, и приближают нас неуклонно к могиле.
Обзорная статья 2009 года, написанная Джемсом вместе с его коллегой Ричардом Дунаном, вызывает в воображении образ грифов, хищно кружащихся над трупом теории окислительного повреждения. По мнению авторов, упадок этой теории «открывает для нас удивительный путь в неизведанное и отмечает новое начало для биогеронтологии. Пора начинать думать о старении по-новому».
«Кризис теории окислительного повреждения для меня был важным моментом, – вспоминал Дэвид Джемс позднее. – Я как будто освободился от необходимости мыслить исключительно в понятиях техобслуживания и ремонта». Так где же Джемс и другие теперь ищут ответы на вопрос, что заставляет нас стареть?
3
Теломеры – счетчики жизни клеток
Нет лучше примера того, как устоявшиеся взгляды владеют умами и мешают увидеть другие возможности (во всяком случае, в области геронтологии), чем история Леонарда Хейфлика и его открытия ограниченности срока жизни наших клеток.
Хейфлик изучал микробиологию в Пенсильванском университете. На пороге тридцатилетия он обосновался в Институте Уистара в Филадельфии, где его работой было выращивать клеточные культуры. Этим навыком Хейфлик овладел под началом виднейшего практикующего специалиста в стране Чарльза Померата. Институт Уистара на тот момент занимался главным образом изучением вирусов, прежде всего для создания вакцин от полиомиелита и других опасных болезней. Вирусы – величайшие паразиты, неспособные жить вне других живых клеток, чьи механизмы они взламывают, чтобы наделать копий самих себя. Задачей Хейфлика было поддерживать надлежащий запас клеток для выращивания этих чудовищ.