– Бери, тетя Лиза, провиант на себя и животину. Славненько вы на потолке обустроились, как робинзоны.
– Ага, спим на сене с козлушкой в обнимку. Смех и горе! Чё хоть слышно в деревне?
– Новости худые. Порадовать вас нечем.
Сидящий рядом Шишкин Иван отозвался глухим голосом:
– В Старой Шишкине ушла из жизни молодая женщина. Не ко времени трагедия приключилась, но к Богу с просьбой не пойдешь.
– Все на этом свете, как в гостях, гостим, а придет время – и надо будет всего-то три доски, – отозвалась мама.
– Ага, Лиза. Двум смертям не бывать, а одной не миновать, – просипел Иван.
Витька старался подбодрить нас:
– Посмотрите-ка, солнышко-то как хорошо греет, дождей нет, вода прибывает медленно, скоро остановится, а там, гляди, и на спад пойдет.
– Через неделю спуститесь на грешную землю, – поддакнул Иван и дернул за шнур мотора.
Лодка улетела, подняв нос кверху, и оставила за собой высокие волны, которые еще долго бились с шумом о деревенские избы по обеим сторонам улицы. От того, что волны метались, раскачивая загородки и заплоты, хлестали в изгороди и роняли все, что плохо держалось, а потом все это плыло, моторку решили больше на улицы не пускать. Мы остались здесь, как парализованные. Ночами спали с перерывами, очень зябли и жались друг к другу, лежа на охапке сена, покрытые маминой фуфайкой.
Как-то утром заметили, что у нас пропала бочка, из которой тетка Мария поливала огород, исчезли за ночь щепы, мы их так старательно натаскивали!
– Хоть бы самим выжить Бог велел, – говорила мама.
Тут вспомнили, как ранее летом мы с мамой чуть не утонули в лодке, переправляясь на ней через реку на поскотине. Худая оказалась посудина. Ее, поди, не один год не шевелили, а мы, как на грех, уселись. Увидели, что весло в ней лежало. Кто бы мог подумать, что у нее на самом дне узкая щель? Мы обнаружили ее уже на самой средине реки, когда вода сочилась, прибывала, ее становилось все больше и больше, она мочила нам ноги, а лодка тяжелела. Как такое забыть?
– Ты тогда, Таня, пригоршнями да консервной банкой воду вычерпывала. Хорошо, что банку не выбросили из лодки, а то бы утонули. Притка-то не по лесу ходит, а по народу. Думали, что смородины на той стороне реки поедим. Голод нас тогда дожимал, а с ним не свыкнешься, он спуску не дает: то голову замутит, то на сон поклонит, везде и всюду будет тебя преследовать, пока утробу свою чем-нибудь не набьешь. Съешь чё попало, не то что в дыроватой лодке за смородиной поедешь. Мы в те годы все переели, что на зуб попадало. Помнишь, дочь?
Но вернемся к нашему экзотическому жилью, где самым несносным были запахи. Это были запахи нашей жизни. Спасали дыры в крыше, они служили нам форточками. Мы, высунув головы, жадно глотали весенний воздух и видели, что деревня все еще была в плену у воды. В округе были слышны голоса, вой, надрывные крики, только смеха не было слышно, а песен и совсем не пели.