– Вот так и человек: сегодня он есть, а завтра его нет, как в пословице: «Сегодня полковник, а завтра покойник».
На улице светало. Колхозную контору напоследок раскатали по бревнышкам и закопали в холодный, глубокий снег. Она чуть-чуть дымилась изнутри. Гора золы в самом центре пепелища, ворох углей остались после нее. Куски газет, обгоревшие спинки стульев, ножки от столов, кирпичи валялись вокруг. Ветер разносил пепел. Снег на большой площади был вытоптан и покрылся сажей. Кто-то бросал последние лопаты снега. Ранним утром все останавливались, разглядывая картину ночного пожара, обменивались мнениями, ойкали, беспомощно разводили руками, недоумевали: как могла такая оказия случиться, предполагали, что кто-то, наверное, окурок в бумаги незаметно подбросил из-за своего недовольства колхозной бухгалтерией, хоть туда ей и дорога. Может, таким образом злоумышленник свои концы надежно спрятал? Вся деревня была на волосок от гибели, но перед лицом беды все объединились и отстояли. «А что трудодни сгорели, так Бог с ними, труды-то наши все равно остались», – судачили колхозники.
Помню, что концов у этого пожара так и не нашли. Мама на другой день сказала: «Если бы мы жили не под сельсоветом, то, наверное, сгорели бы заживо. Никому мы с тобой, Таня, не нужны на этом свете!»
Голод все крепче давил нас, хоть пой Лазаря. Я до сих пор не могу взять в толк, почему иногда давали в колхозе паек не мукой, а зерном? Приходилось сначала рассыпать рожь на платок, чтобы посушить на печи.
– Ржи-то всего ничего. Ну да ладно, не до жиру, быть бы живым. Пойдем, Таня, на жерновца к Лизе Исааковне, смолоть надо рожь. Я попросилась, она не отказала, дай ей Бог доброго здоровья.
Жерновца стояли в углу сарая. Это были два тяжелых, круглых плоских камня. Верхний камень был с рукояткой, его вращали. Зерно засыпали в самую средину, а наволочку для муки закрепляли вниз, под жерновами.
– Берись за ручку. Будем вместе крутить, мне одной тяжело.
Лизу Исааковну отблагодарили пригоршней муки. Счет крепче – дружба дольше. С ее дочерью Валей Гудымой я дружила и училась в одном классе. Жила Лиза, как и все вдовы, тяжело. Иногда давали не рожь, а ячмень. Его тоже мололи, мука от помола на жерновцах получалась крупной. Муку мы сеяли редко, так как было ее всегда, чтоб только с голоду не умереть. Правда, у нас говорили «не сдохнуть». Лепешки пекли с отрубями. От ячменя получалось всегда много оси[12]. Ее мы выдували из пригоршней. Мама пекла алябушки, которые в рот не лезли. Ось колола рот и горло.
– Зачем ты, мама, взяла ячмень? Лучше бы подождала, а вдруг да муки бы дали ржаной?