Но судьба все же сыграла с ним злую шутку, так как бабушка не закончила свою историю. И не потому, что не знала, чем ее завершить; и не потому, что знала и не могла вынести такого конца, как сказал Лео. Она оставила ее неоконченной намеренно, как постмодернистскую картину. Если произведение завершено, оно статично, это замкнутый круг. А если нет, оно принадлежит воображению людей. И остается вечно живым.
Я беру дневник и кладу его в рюкзак.
В коридоре слышны шаги. Вдруг в дверном проеме появляется Лео.
– Вот ты где, – говорит он. – С тобой все в порядке?
Я пытаюсь кивнуть, но у меня плохо получается.
– Полиция хочет поговорить с тобой.
Язык у меня сразу липнет к нёбу.
– Я сказал им, что ты ему самый близкий человек, – продолжает Лео, осматриваясь. – Что ты, вообще, здесь делаешь?
И как мне ответить ему? Этому мужчине, который, вероятно, лучшее, что было в моей жизни, и который живет в узких границах хорошего и дурного, правды и лжи?
– Я… я заглянула в его тумбочку, – говорю я, запинаясь. – Думала, найду там записную книжку с адресами… тех, кому нужно сообщить.
– Нашла что-нибудь? – спрашивает Лео.
Вымысел обретает всевозможные формы и размеры. Тайны, ложь, фантазии. Мы все выдумываем. Иногда, чтобы развлечь других. Иногда потому, что нам самим нужно развеяться.
А иногда потому, что нам приходится.
Я смотрю в глаза Лео и качаю головой.
Эта книга началась с другой – с «Подсолнуха» Симона Визенталя. Во время заключения в нацистском концлагере Визенталя привели к постели умирающего эсэсовца, который хотел покаяться и получить прощение от какого-нибудь еврея. Моральное затруднение, в котором оказался Визенталь, стало отправной точкой для глубокого философского и этического анализа изменения отношений между жертвами геноцида и его преступными устроителями. Это и побудило меня задуматься, что случилось бы, если бы с такой же просьбой несколько десятилетий спустя кто-нибудь обратился к внучке еврея, пережившего Холокост.
Писать роман, в основе которого лежат события, связанные с величайшим преступлением против человечности в истории, – занятие обескураживающее, так как для автора, создающего художественное произведение, правильное изложение событий становится задачей, которая равносильна выражению дани памяти и уважения выжившим и погибшим.
Я в долгу перед многими людьми, которые помогли мне описать мир Сейдж в наши дни и Минки – в прошлом.
За то, что научили меня печь хлеб, и за самые изысканные научные консультации в моей карьере спасибо Филипу Мартину, а Элизабет Мартин и книжному магазину «Еще одна страница» в Арлингтоне, штат Виргиния, за науку, как печь с гнусными намерениями.