Молодые театралы влюблялись без памяти в ту пору не только в новую женщину Мусю Бабанову. Клавдию Половикову, блиставшую в театре Каверина (студии Малого театра), встречали с не меньшим восторгом. Кручинина в «Без вины виноватых» удивляла знатоков тонкостью трактовки.
— Видели «Без вины» у Каверина?
— А где билет достать!
— Вечеслов — Незнамов! Оленев — Шмага! Царева — Коринкина! И все вне традиций... Все по-каверински искрометны!
— Все хороши! Но лучше всех Клавдия Половикова!»
...Девушка из деревни стала в Москве героиней моднейшего спектакля «Кинороман», восхищала аристократизмом и изысканностью видавшую разных актрис Москву. И уж представить себе, что эта дама совсем недавно нянчила чуть ли не дюжину деревенских братьев и сестер на Украине, никто бы не мог.
«— Видел «Кинороман» у Каверина?
— Три раза!
— А я — четыре!
— Половикова для такого сына, как Вечеслов, молода!
— Зато — хороша!
— За Клашу Половикову сто красавиц Гоголевых отдашь с обаяшкой Марецкой в придачу!» (Реплики театралов приведены в книге М. Волиной.)
«Кинороман», постановку, гремевшую в Москве 1926 года, Валя не понимала, но каждую реплику знала до малейшей интонации. Клавдия Михайловна играла возрастную роль Карин Брагг.
«Не умеешь говорить по-русски — молчи!» — как-то сказала Вальке Роднуша.
Про первый год, проведенный Серовой в столице, обычно рассказывают так: поначалу разговорчивые москвичи девочку пугали. Валя сидела в доме и боялась даже выйти одна на улицу. Разговаривала шестилетняя Валя только на малороссийской мове. Быстро, звонким, певучим голоском.
«...В Москву В. Серова приехала из украинского села, где воспитывалась у бабушки. И в первый же день ребята во дворе жестоко высмеяли ее певучий и мягкий южный говорок. Конечно, обиделась, поплакалась, маме пожаловалась. Год почти на все попытки заговорить с ней отвечала лишь кивком: да, нет. В девять лет она уже играла на профессиональной сцене вместе с матерью. Разумеется, от мягкого говорка и следа не осталось», — пишет В. Алейникова.
Впрочем, чрезвычайно часто повторяющаяся история о том, что Валя год в Москве молчала, кажется невероятной.
К матери приходили гости, и девчонку заставляли что-нибудь почитать. Думаю, особенно настаивать не приходилось, она никогда не канючила, не стеснялась, напротив, очень любила рассказывать наизусть детские стихи, пела складные украинские песенки и делала это с превеликим удовольствием. Но это только дома. Для знающих толк людей, которые могли оценить, как хороша маленькая артистка. А ровесников на улице смешила своим южным говорком: «Какая смешная Валька!» И поэтому предпочитала иногда помалкивать, из гордости, хотя большей пытки для живого ребенка не придумаешь. Она росла общительной, и ей, конечно, было что рассказать. Но девочка умела слушать, как говорят другие. Слух от Бога ей достался отменный. И Валя поняла: так, как говорила она, не говорили ни капельдинеры в театре, ни дядьки-билетеры. Так болтали домработницы, уличные торговки на базаре. Малороссийский акцент, столь милый и естественный у бабки с дедом, совсем не подходил театральному миру 20-х годов со всем его непостижимым разноголосьем. Валька бывала с матерью решительно на всех знаменитых и шумных премьерах. Она слушала шутовские скороговорки вахтанговских масок, резкие, острые реплики мейерхольдовцев, высокую речь великих мхатовцев. Музыка голосов незаметно делала свое дело. Постепенно южный говорок исчезал.