– Я убежала, – шепчет она.
Голос как будто не ее. Звучит так, словно ей лет восемь.
– Он тебя не тронул? – У Антонии голос тоже какой-то чужой.
Электричество в подсобке включать не стали. В открытое окно льется волнами лунный свет, серебрит девочек, точно рыбок в воде.
Кайли глядит на сестру и мотает головой. Антония мысленно перебирает все те бессчетные гадости, которые говорила и делала неизвестно почему, и краска стыда заливает ей лицо и шею. У нее даже мысли не было никогда проявить великодушие или доброту. Ей хотелось бы утешить сестру, обнять, прижать к себе, но она этого не делает. Думает: «Прости меня», но выговорить это вслух не получается. Слова застревают у нее в глотке, потому что они должны были быть сказаны давным-давно.
Но Кайли все-таки понимает, что творится в душе сестры, и потому может наконец дать волю слезам, которые сдерживала с первой же минуты, как бросилась бежать по пустырю. Когда она успокаивается, Антония закрывает кафе. Скотт подвозит их до дому сквозь влажную тьму. Лягушки с ручья повылезали на дорогу, Скотту приходится то и дело вилять, ведя машину, но кой-кого из этих тварей объехать все же не удается. Скотт знает, что в этот вечер произошло нечто важное, хотя что именно – ему не очень ясно. Он делает открытие: у Антонии по носу и щекам рассыпаны веснушки. Будь ему суждено видеться с нею каждый божий день до конца своей жизни, он и тогда не уставал бы всякий раз заново поражаться и трепетать при взгляде на нее. Скотт борется с желанием стать на колени, когда они доедут до дому, и сделать ей предложение, хотя ему еще год учиться в университете. Антония оказалась не той вздорной, избалованной девчонкой, какой он считал ее. А главное, она – та, которой достаточно положить ему руку на колено, и сердце у него забьется как сумасшедшее…
– Погаси фары, – говорит девушка Скотту, когда он сворачивает на подъездную аллею к дому.
Она и Кайли переглядываются. Мать вернулась домой и оставила для них наружный свет на крыльце, но неизвестно, погнала ли ее усталость спать. Не исключено, что она сидит и дожидается их прихода, а им совсем нет охоты предстать перед человеком, чье волнение несоразмерно превзойдет тот страх, какого натерпелись они сами. Им нет охоты пускаться в объяснения.
– Нам сейчас незачем попадаться на глаза маме, – говорит Антония Скотту.
Она быстренько целует его и осторожно открывает скрипучую дверцу машины. Одна лягушка угодила-таки под колесо, и сестры, вдыхая влажный, пряный от зелени воздух, бегут по газону и на цыпочках крадутся в дом. Они ощупью поднимаются в темноте по лестнице и запираются в ванной комнате, где Кайли может смыть грязь и остатки шоколадной глазури с лица и рук и вымыть исцарапанные в кровь ноги. Рубашка ее безвозвратно погибла, и Антония прячет ее в мусорную корзину, под использованные косметические салфетки и флакон из-под шампуня. Кайли еще как следует не отдышалась, паника еще не улеглась в ее груди, где что-то булькает при каждом вдохе.