— Ну, чего родимчик ломает! Ба-атюшки! Да ты никак из мертвецкой сбежал? Очухался, што ли?
— Не, бабушка, не лежал я в вашей мертвецкой, это вы меня с кем-то путаете, — оправдывался Витька, — морда слишком фотогеничная, на артиста похож… народного, вот вечно и обознаются. Я пришел побои снимать!
— Это как еще?
— Ну, на справку.
— А-а-а… не врешь?
— Не!
— Хорош, красавец! У нас и то народ гораздо симпатичней выглядит. А вчерась только ну вот вылитый такой же, прости господи, сявка в мертвецкой лежал. По синякам приметила!
— Не, бабушка, не я, пойдите посмотрите. Может, братуха мой?
— …
— Да я шутю, бабуль, нет у меня братьев кроме Пиночета и Брежнева.
— Посмотрю, посмотрю, а то как же? За вами глаз да глаз нужен!
— А меня уж пустите, пожалуйста, погреться, пока врачи придут.
Бабуля охотно пропустила его внутрь.
— А что, бывают у вас такие случаи?
— Какие?
— Ну, чтобы покойники убегали?
— А то не бывает? У нас и не такое еще бывает! Самый недисциплинированный народ — покойники. То недохватает, а то, глядишь, и лишний возьмется. Счет да счет нужон, вот!
— Не, бабушка, ну ты глянь лучше, разве похож я на покойника?
— А черт вас разберет, все вы на одно лицо — синие, битые.
— Ну вот — шевелюсь же!
Наконец санитарка провела его в какую-то тесную, но теплую каморку, указала на кушетку:
— Вот, побудь пока здесь.
— Эй, бабуля, а за чем ты меня закрываешь?
— Целей будешь. А то сбегишь, а потом за вас отвечай!
— Ну и бабушка, то ли с приветом, то ли с юмором, не поймешь.
Витька лег на кушетку и уснул. Видимо, бабуля забыла про него, потому что растолкала лишь часов в десять:
— Иди вон, обследовайся!
Шпала спросонья поплелся по коридору, но свернул видимо куда-то не туда… И вместо улицы вышел в зал с зарешеченными окнами, где на каменных ваннообразных столах лежали голые растребушенные покойники. Их было двое. В дальнем Витька моментально признал своего вчерашнего крестника — «Человека-Гору.» Пузатый бегемот был важен и спокоен. Впрочем, пузатый ли? Что это у него там со всем профилем от кадыка и до члена? Низкое любопытство убийцы, щедро разбавленное страхом перед разоблачением с одной, и страхом перед неизвестностью с другой стороны, заставило подойти поближе. Зрелище нагого, изувеченного и растребушенного тела было чудовищно.
Проломленный и провалившийся лоб, выпученные глаза, почерневшее от запекшейся крови лицо, слипшиеся волосы. Грудная клетка вдоль взрыта, как консервная банка открывалкой. Меж мякоти мышц видны белые пятна ребер. Из брюшины наискось вниз и в бок, через каменный стол и в ведро тянутся извилистые кишки. Захватывают татуировку «Вася» на левой руке.