Шпала вспомнил:
— Выбросили!
— Опишите подробности, на каком примерно километре.
— А что, это так важно?
— Да как сказать? Если разбился, то хорошо, главное, чтобы в ненужные руки не попал. Это же новая техника, засекреченная. Придется нам сегодня с тобой еще поработать, — обратился он к сослуживцу, — сдадим их, возьмем людей и прочешем полотно в том квадрате.
«Хороша секретность, — подумал про себя Шпала, — если они пьяные два часа песни орали, сигналили, фары включали и только в Курске их поймали, да и то случайно!» Витька с Чавой все дописали и дополнили. Передача состоялась из рук в руки и Шпала порвал показания железнодорожника на мелкие кусочки.
— А теперь отдай их мне, я это спалю! — сказал капитан, — Ты же понимаешь, что с моей стороны это нарушение.
Он взял клочки и сжег при Витьке и Чаве.
Приехали в Икск ночью. Гроздева и Чавина сразу же с перрона отвели в ЛОМ (линейный отдел милиции) икской железной дороги.
Камера, куда их закинули, была рассчитана на трех человек. Друзья оказались в ней пятым и шестым. Тут на глазах наших героев начинают происходить такие чудеса, о которых я просто не могу не рассказать подробнее, рискуя, впрочем, доверять столь ценные сюжеты такому поверхностному произведению. Но прежде читателю придется узнать еще много разных подробностей из прошлой Витькиной жизни.
Итак, знакомство с камерой началось собственно ни с чего. Обыкновенная прямоугольная каморка метра полтора на два с половиной. Нары расположены сплошной лавкой от дверного проема по периметру трех стен. Четвертая стена у входа без лавки. Там стоит параша — ржавый молочный бидон на случай нужды. Вместо двери железная решетка, за которой видна дежурка — комната с двумя лавками на четыре человека каждая, точно такими же, как в кинотеатре. Лавки стоят вдоль стены, в центре комнаты небольшое пространство свободного, покрытого плиткой пола. Напротив входа, за стеклом, как в кассе гастронома, стол дежурного с телефоном и рацией.
В камере все спят: трое на нарах, один на полу. Мужик, разместившийся на длинных нарах спросонья поглядел на них мутными глазами:
— Ну, чего стоите? Раскладушек тут нет, ложитесь на пол.
— Сейчас! — Витька сдернул советчика с нар, — блатней меня что ли? Ложись, Чава, рядом, подвинь вон того.
— Ты че беспредельничаешь-то, ты что?!
— Умри, я сказал!
— Эй, молодые, вы что там буяните? — раздался голос дежурного из стеклянной будки.
— Все путем, старшина, мы сами разберемся!
И вот уже в камере вновь тишина и можно спать, но не спится что-то, думается. Обо всем и ни о чем конкретно. Мысли сбиваются, перескакивают друг через друга, словно в чехарду играют. И любовь свою неудавшуюся, Ларочку, Витька вспоминает, и всю свою прошедшую жизнь, и будущее силится он предугадать. Сколько дадут — три оставят или еще накинут? И встретит ли он там, на зоне, своих лютых врагов, которым пообещал пику в бок на воле, а они ему то же в зоне. Где они, на каком режиме, поднялись ли уже на взросляк и как там живут, какой авторитет имеют? А впрочем, плевать на все, нечего себя раньше времени запугивать! Вон Чава уже спит. Много ли человеку надо? Святая простота! Знал бы через какие «молотки» еще предстоит пройти, не спал бы так спокойно. А может, это и к лучшему, что не знает? Зачем раньше времени устраивать в голове «гонки по вертикали»? Жизнь так изменчива, никогда не угадаешь, каким боком повернется! Не далее вот как два дня тому назад Шпала собирался ехать на Волгу, в небольшой городишко, а проще сказать — станцию Ершово, устраиваться там на работу в локомотивное депо слесарем и одновременно учиться на помощника машиниста тепловоза (по Чавиным стопам!). Самого Чавина в школу помошников машинистов тепловозов и электровозов устроил по блату папаша. Туда брали по направлению от локомотивного депо со стажем работы слесарем не менее одного года и после армии. Чава же проработал слесарем месяца два, до набора в школу. Учиться ему там предстояло восемь месяцев, потом три месяца практики. За время учебы им выплачивали по 70 рублей стипендии в месяц, на практике — что заработаешь. Школа давала корочки по профессии помошника машиниста тепловоза, электровоза. Чава ужасно гордился своей стезей и расписывал школу как фатальное везение.