Небольшая, почти кубическая, темная, как камера смертников, без окон, комнатушка предстала перед Витькиным взором. Три стола полукругом, почему-то ни одного стула (видимо, их приносят лишь накануне), на одном из столов телефон и ничего сверх того. Да еще приземистая, целиком металлическая, с гибкой гадючьей шеей, настольная лампа. Точно такие же стоят в кабинетах, где проводятся допросы, их прожекторами направляют в лицо допрашиваемому, это мешает думать и выдает малейший стрессовый всплеск. Сейчас лампа опустила свое наглое рыло, поникла, охватывает своим светом лишь часть столов, да кое-где пол и низ стен. Стены голые, покрытые мрачными невыразительными обоями. Из углов, там, где свет не доходит, из половых щелей, полумрака потолка, казалось, смотрят на Шпалу и вопиют о сочувствии тени обреченных здесь на муки. Концентрация их такова, что, кажется, подними руку и она увязнет, как в набитом в часы пик рейсовом автобусе. Нетерпеливая Юлечка гасит свет, сплошная темнота, хоть глаз коли, слышно, как открывается дверь и ее рука тянет Витьку за собой. Это не та дверь, другая. Оказывается, Шпала ее даже не заметил, потому что она, так же, как стены, оклеена обоями. Они очутились в ужасно тесном даже на ощупь коридоре. Витька сгорбился, собрал плечи, втянул голову. Такое ощущение, что вот сейчас в темноте, наступишь на швабру и она ручкой стукнет тебя по лбу, или ударишься о подвешенное ведро.
Но… очередной дверной скрип и что-то тускло засветилось впереди. Касаясь вытянутой рукой Юлиной спины, он вышел на простор большого зала. Да ведь это тот самый, где его судили! Он отсюда виден, как на ладони. Вон отдельно стоящая скамья подсудимых, дальше четырьмя колоннами такие же лавки для зрителей. Вон на той из них тогда сидела Ларочка. Они стоят на сцене, взирая с нее, как боги с облаков на грешную землю. Так, несколько дней назад, стояли здесь, перед подсудимым Гроздевым судьи. На дворе, где-то далеко-далеко, не на этой глухой улочке, уже горят фонари, сами их огни не видны, но рассеянные, шальные кванты проявляют обостренному темнотой глазу зал, еще строже выделяют резную фактуру судейских кресел, величественно возвышают помост со столом и тронами. Юлечкино сердце трепетно бьется под его рукой, где то в области низа живота. Отбросив воспоминания и целиком окунувшись в волшебство действительности, Шпала еще сильнее привлек это стройное, желанное тело к себе, заграбастал, сжал до хруста и властно полез расстегивать туалеты.
— Ну что ты! — возмутилась Юлька.
— Скидавай трусики, богиня правосудия, власть переменилась!