Все это было знакомо каждому из присутствующих: и подвиги, и потери, и атаки врага, и свои задачи, но тем не менее, собранные воедино и выстроенные в ряд, они воспринимались уже как нечто новое и значительное. «Вот она, великая магия слова, — думал Орленко, — даже не слова, нет, а идеи, объединяющей всех нас, командиров и подчиненных, старых и молодых, опытных и наивных… Слова могут быть разными, как и люди, но идея — идея должна быть одна, великая и святая, как правда. И можно убить человека, сотни, тысячи, десятки тысяч людей, можно разрушить города и села, но убить и разрушить идею, если она справедлива и дорога всем, всему народу, — нельзя!»
Собрание было бурным и закончилось, когда уже начало светать.
Орленко избрали секретарем партбюро сводного батальона, его кандидатуру предложил Поливода. Люди заторопились. «Пора на место, а то немец уже, поди, просыпается, скоро нам из пушек «гутен морген» скажет!»
Орленко остался в комнате один. «Надо бы переписать протокол! — спохватился он. Но махнул рукой. — Сойдет и так, разве дело в бумаге?» Он снова перечитал листок. Все правильно. «Слушали…» «Постановили…» Удержать границу, не дать кусочка родной земли — защищать до последней капли крови».
Кажется, это был самый короткий протокол в его жизни.
На следующий день Тарутин снова приехал в штаб комендатуры, который находился теперь в типографии городской газеты: это было самое неуязвимое для немецких снарядов здание, прикрытое с запада бывшим польским военным костелом.
В петлицах у начальника погранотряда уже красовалось три «шпалы».
— Растем! — посмеялся он. — Начал войну майором, а на пятый день, гляди, подполковника дали. Если в таком темпе пойдет, через месяц, чего доброго, и маршалом стану…
Он сообщил, что сегодня утром Снегов и Дементьев говорили по прямому проводу с командующим фронтом Кирпоносом и тот просил поздравить от его имени всех участников обороны, обещал выслать подкрепление и назвал перемышльцев героями за то, что они не дали оседлать немцам железнодорожную магистраль, ведущую на Львов и дальше на Киев, и тем самым помешали расклинить фронт надвое.
— Выходит, что мы как бы привратники всея Украины, — подмигнул Тарутин. Начальник погранотряда выглядел бодрым, помолодевшим.
— А как дела у соседей? — спросил Орленко, кивнув на север.
— Бьются. Снегов обещал им одну из дивизий подбросить. За наш участок он спокоен, говорит, здесь девяносто девятая и пограничники пока, до прибытия подкреплений, вполне справятся.
— Уже справились! — тряхнул чубом Поливода. — Ребята вперед рвутся, а их держат за шкирку. Почему?