— Но как, по-вашему, он заслужил наказание?
— Не больше, чем я и Жданкина.
— Хорошо. Я изменю приказ. Только ведь удэгейцы сейчас начнут вам сочувствовать, я же знаю…
— Не беспокойтесь, я объясню им, что справедливость на вашей стороне. Начальник экспедиции поднимется в их глазах еще выше оттого, что он проявил твердость. Это очень важно. Кто знает, какие трудности нам придется пережить! Самое главное у нас впереди.
— Да… — опять повторил Колосовский. — Я вот как подумаю, что ведь скоро у нас табаку не будет… Эти наши друзья, особенно старики, такие заядлые курильщики, что тут беды не оберешься. И как это вышло? Понадеялись друг на друга.
Колосовский погасил окурок о камень и выбросил за палатку. Сколько непредвиденных мелочей вставало на пути! Из этих мелочей иногда возникали такие ситуации, над которыми надо было подумать, прежде чем что-нибудь решить. В этот вечер мне как-то вдруг ясно открылась вся сложность задачи, выпавшей на мою долю в походе. Недописанный очерк камнем лежал на совести. Но я не могла за него взяться, потому что не имела возможности сосредоточиться. К тому же дневное происшествие давало знать о себе: болели суставы в плечах, хотелось покоя.
Приказ произвел на удэгейцев такое впечатление, как будто они уже знали о нем и ждали, что Колосовский поступит именно так. Когда я пришла к костру, Шуркей, еще бродивший около палаток, напевал:
Чемная ночь,
Только пули швистят по степи…
Его позвали в круг. Василий стоял у костра, ничего не подозревая; поэтому, услышав свою фамилию, насторожился, а когда понял, в чем дело, склонил голову.
— Значит, Василию Кялундзюга тоже выговор? — Он рывком отбросил пряди волос, свисавшие на глаза. — Конечно, приходится отвечать. — Он опять склонил голову, задумался.
— Зачем собаку оставлял? — сердито спросил Динзай. Он сидел на камне. В ногах у него вертелась белая собачонка. — Сам виноват, конечно, неправильно так делать. Не годится. Начальник знает, кому что написать.
Я уже заменила, что Динзай не без гордости воспринимал в экспедиции свою роль. Он ведь второй раз был проводником у Колосовского. День ото дня они вдвоем двигали шестами свой бат. Динзай считал, что ближе всех стоит к Колосовскому, и хотя побаивался его, однако при случае не упускал возможности показать перед товарищами, что осведомлен гораздо больше других. Удэгейцы не любили его за это. Но сейчас все чувствовали, что Динзай прав. Все молчали. Наконец Василий прервал свое раздумье.
— Посмотрим, — сказал он, отходя от костра. — Увидим, как дальше дело пойдет, кто своими плечами экспедицию вывезет. — Он говорил уже на ходу. — Василий Кялундзюга еще пригодится!..