Ребята увидели его поскучневшее лицо и отвели глаза, как будто почувствовали вину за неисправимого Гришку.
— Когда ты мне вчера позвонил, — продолжал Виктор, — и назвал Беляка, я понял, что он опять из колонии сбежал и к Афоне прилип. Тем более что речь шла о золоте. Ясно, для кого старается. Поехал я по Афониному адресу. Подождал. Вижу — выходят. Брать их тут на месте не хотел, не был уверен, что пробку они с собой взяли. Решил накрыть с поличным и пошел следом. Проводил их до вашего подвала, а когда увидел, что дело до рукопашной доходит, вмешался.
Виктор внимательно оглядел членов штаба, как будто впервые их видел, и добавил:
— А вы молодцы! Хотя Афоня мог из вас отбивных котлет наделать, — не испугались. И держались дружно. Это главное.
Мальчики смутились. Похвала Виктора была для них высокой наградой. Особенно хорошо стало на душе у Шурика. Ом поспешил перевести разговор на другую тему:
— А Алексей Николаевич знает, что мы к нему едем?
— А как же! Я ему позвонил и доложил, что пробку разыскали его читатели — ребята и что хотят сами ему вручить.
— А он что?
— Приезжайте, говорит, с ними. Вот мы и едем.
Пока они шли от вокзала к дому Толстого, Виктор рассказывал о богатой истории этого тихого, словно заснувшего городка, — о великом Пушкине, который здесь учился и написал свои первые стихи, о великолепных дворцах, построенных здесь русскими людьми.
День выдался пасмурный, теплый. На всем лежала серая тень неподвижных туч. Потемневшие листья на деревьях не шевелились. Ребята шли по широким улицам, мимо старых деревянных домиков, построенных еще до революции, и разговаривали вполголоса, словно боясь вспугнуть встававшие перед ними картины далекого прошлого.
— Здесь! — сказал Виктор, остановившись у ничем не примечательного двухэтажного дома.
Ребята почему-то оробели, и Виктору пришлось их подталкивать, когда они проходили в просторную, светлую комнату с длинным столом и множеством стульев. Уселись чинно, выпрямив спины и уложив руки на колени. Но сразу же вскочили: в комнату вошел Алексей Николаевич.
Юрка, изобразивший человека, вылезавшего из машины, был прав. Лицо писателя действительно выглядело строгим и надменным. И ребят он вначале как будто не заметил, — только протянул Виктору большую белую руку и остановился посреди комнаты.
Шурик, всё утро готовившийся к вручению пробки, совсем растерялся. Но, поймав ободряющий взгляд Виктора, он шагнул вперед и, сбиваясь, проговорил:
— Дорогой Алексей Николаевич!.. Мы… наши ребята… с нашего двора просим не думать про нас плохо за эту пробку…