— У меня в округе есть семнадцатилетние девушки, прекрасные жены и матери годовалых детишек, — развивал Люк предыдущее высказывание, и в его голосе слышалось мягкое увещевание, как всегда в разговоре с Клайти. Он вел себя с ней так, будто они знакомы сто лет; во всяком случае, понимал он ее как никто.
И она сразу его поняла. Улыбнулась с облегчением, без капли унижающей благодарности.
— Вы правы, — сказала она. — Именно это я сейчас и сделаю.
— Ты куда? Ты куда идешь? — ринулся было за ней Лоренс, удержав ее за плечо.
Клайти мягко, почти ласково высвободилась.
— Иду стать взрослой, — ответила она. — Я скоро вернусь.
Лоренс тупо смотрел на захлопнувшуюся дверь, повернулся и тут только увидел Кампьена.
— Я, знаете ли, не в восторге от вашего вторжения. Отнюдь, — сказал Лоренс Палинод, всем своим видом и движениями выражая недовольство, что, правда, не замедлил сгладить открытой застенчивой улыбкой. Садясь за стол, он опрокинул чернильницу, потянулся за промокашкой, которую, видимо, всегда держал под рукой, вытер лужицу и заговорил как испорченный громкоговоритель — голос то нещадно резал уши, то совсем пропадал.
— У меня был серьезный разговор с членами моей семьи. И вы не должны вмешиваться. Не имеете права.
Его длинная красноватая шея дернулась в сторону собеседников, как будто с трудом удерживая тяжесть головы.
— У вас мое письмо, инспектор. Потрудитесь вернуть.
Чарли Люк взглянул на источавший злобу листочек.
— Так это вы писали? — резко спросил он, вертя письмо в руках.
Близорукие глаза расширились от изумления.
— Я?! В приступе помешательства, вероятно? Любопытная версия, но не выдерживает критики. Разумеется, не я. Но вернуть прошу настоятельно — в свете событий этот документ представляется мне очень важным.
— Мне тоже, сэр. — И Чарли Люк опустил листок во внутренний карман.
Бледные впалые щеки Лоренса Палинода окрасились румянцем.
— Это нечестно! — возмутился он. — У вас их хватает.
— Откуда вы знаете?
— Любезный сэр, вы что, считаете это секретом? Люди, к вашему сведению, имеют обыкновение переброситься парой слов, а иные даже читают газеты.
Но Люк не собирался сдаваться.
— Почему вы решили, что это письмо из той же серии, если тех писем не видели?
— Как это не видел? Первое-то, уж во всяком случае, видел, даже пометку на нем сделал. Доктор мне сразу показал. А когда почтальон принес это, я тут же опознал изящный слог мадам Пернель.
— Она-то здесь при чем? Еще пять минут назад вы обвиняли мисс Уайт.
Тень глубокой скорби, безусловно искренней, скользнула по его угловатому, лишенному растительности лицу. Но он взял себя в руки — не в его правилах было выказывать чувства.