Глава 16. Я, убивший тебя подмоздоком
— Тише, тише, барон, не надо привлекать к себе внимание…
Легкое прикосновение к локтю вернуло его на землю. Не Веста, почему-то даже не удивился Рамон и, не глядя на неё, с трудом выговорил:
— Я…
— Вы закрыли глаза и, пока я шла к вам, стали шептать всё громче и громче, и очень интересные вещи… Но не волнуйтесь, народ возбужден дискуссией (еще одним ловким прикосновением она увлекла его от гомонившей толпы в лиственную тень) и не успел обратить на вас… на нас внимание…
— Вы…
— Думаете, можно разглядывать женщину так, чтобы она этого не замечала? И надеяться, что она при этом не заинтересуется Вами — единственным любопытствующим орденцем здесь, и к тому же совсем не уродом?
— Ну да, Вы же… — начал было Рамон, тут же спохватился, однако Не Веста уже рассмеялась:
— Знаю об орденцах не понаслышке? Конечно, знаю. Успокойтесь, барон, Вы своей застенчивой неуклюжестью меня не обидите — даже мой престарелый банкир не обманывается насчет моей верности, и правильно делает! Плюс его частые длительные отлучки по делам… — глаза её смеялись, и Рамон, наконец, догадался улыбнуться в ответ.
Не Весте на вид было слегка за 30, и держалась она с непринуждённой грацией женщины-девочки — несколько постаревшей, но не утратившей (в меру возраста, иначе это выглядело бы пошло или комично) быстроглазой живости чувств и характера, не отягощённой детьми и хозяйством, не отяжелевшей явно во всех тех местах, где обычно и происходит накопление прожитых лет и съеденных кусков жизненного пирога — словом, не обабившейся. Напротив, легкий флёр возраста и опытности придавал ей, этой стройной невысокой блондинке с чуть мелковатыми чертами и ровным неярким загаром, тайное очарование, свойственное, как принято сравнивать, ясному дню бабьего лета — не печёт, но пригревает, не захватывает ошеломляющей яркостью и гомоном, но располагает изяществом очертаний и красок, и особенно хороши бывают странствующие и замирающие в прозрачнейшем воздухе лимонно-кремовые и карминово-алые сухолиственные парусники: опустившись на асфальтовое дно, каждый из них на щурящемся предосеннем солнце удерживает подле себя, точно вымуштрованного сторожевого пса, чёткую плотную тень — чтобы в полнолуние, когда из подземных серозамков призрачным поездом начнет прибывать ветролиственный шабаш, тени обрели копыта и в судорожном черногривом храпе повлекли-поволокли парусники-колесницы на шелестящих змеях в неизмеримую тьму, к последним чертогам… Короче говоря, Не Веста вблизи Рамону понравилась даже больше — и это не укрылось от её внимательного взгляда.