, как любил говаривать мой покойный пра-пра!
— У тебя даже дедушка был? Извини, друг, но никак, знаешь, не могу вообразить себе маленького Пончо! Представляю себе то масленый пончик, то какого-то мохнатого и похотливого зубастика из фильма, причем травящего анекдоты, хотя ещё материнское винище на губах не обсохло!
— Всё глумишься, мечехвост? Глумись, глумись, ты-то уж точно не был ни мохнатым, ни похотливым — наверное, мечтал на горшке целыми сутками или лепил что-нибудь из грязи!
Так, мило беседуя, они прошли двухэтажный фасад «Каракаллы» и стали спускаться мимо её бесконечного обшарпанного бока, разрисованного всякими цветными непристойностями, по узкой каменной лестнице с кусками и крошевом отбитой штукатурки, кипарисовыми иглами и шишками. По правую руку дохнул сыростью, отсалютовал скрещёнными алебардами ржавой тоннельной решетки и разверзся Отводной Желоб Адорайского Фонтана, он же главная дренажная канава Проспекта — выложенный камнем водоспуск в виде десятиметровых квадратов-ступеней. Сейчас он был замусорен и относительно сух, только в выбоинах донных плит стояла вода, и в этих нечаянных озерцах, кроме тучного неба, плавало черт знает что… Пока они спускались, вид слева закрывала стена, справа и спереди — густо насаженные кипарисы и дурманящие бело-розовые олеандры, так что пахло одновременно сладостью и сырой гнилью, и с непривычки могло перехватить дыхание.
Но вот и набережная. Оба, не сговариваясь, взбежали на ступени Биржи[38], где расположилась часть зевак; другая, побольше, предпочла высоте обзора близость к действу. Зрители постепенно накапливались и слева, устраиваясь, как на скамьях, в стилизованных рыбах чугунной ограды Управления Хлеба и Зрелищ (им оборачивался у реки «Каспар Хаузер»), и справа, за Отводным Желобом, на внушительном чёрномраморном парапете и тумбах «Горэлектросети» (обратнолике «Каламиты Счастливой»), и, конечно, в своеобразной VIP-зоне — там, где Желоб нырял под плиты набережной, на масляно-блестящих телескопических опорах-штангах висела площадка-веранда дорогущей Винокофейни «Панорама», уже поднятая по максимуму, и оттуда, несмотря на собирающуюся нешуточную грозу, доносились возбужденные голоса (видимо, делались и принимались ставки).
— Гляди, гляди, вон там, видишь? — Пончо не мог усидеть спокойно. — Их отогнали к мосту и на мост! — Он тыкал пальцем в полураздето-разряженную нестройную массу, гомонившую и потрясавшую цветочными корзинами и букетами, гирляндами и купами голубых и розовых воздушных шаров, растянутыми на шестах портретами, амурками, гобеленами и макраме, тряцацками и изысканно оформленными ростовыми картонными изображениями обнажённых юношей и девушек в венках.