Проплывал почему-то масляногубый Пончо, из полумрака с увлечённой жестикуляцией рассказывающий храмовому стосвечнику о намечающейся забастовке велорикш — и нервно-отзывчивые язычки свечного пламени, казалось, заворожённо повторяют каждое слово, вспыхивая ярче на ударных слогах…
Проплывал сокрушённо качающий головой Лактанций — почему-то в поварском фартуке поверх поношенной судейской мантии — никак не могущий вынести приговор по пустячному делу о детях, кидающих с крыш животных. Животные (в основном кошки и хомячки) не сопротивлялись, но беззвучно разбивались вдребезги, как фарфоровые статуэтки самих себя, для этого их и кидают, поясняли тут же стоящие серьёзные наглаженные и отутюженные дети, иначе они научатся летать и будет поздно… «Был бы жив Эльф Мастарсид, не допустил бы такого позора…» — разводя дождящими руками, говорил совершенно растерянный судья-повар (или повар-судья?) Лактанций…
Проплывал ожесточённо фехтующий со своей возлюбленной префектшей (лицо которой было закрыто золотой маской) Ю Эс Би: оба были в плащах цвета лунной ночи и, нанося удары, выкрикивали разбитое на буквы и слоги слово «пирамида», не соблюдая количественных показателей. Серебряный Анх Ловца Душ тут же рисовал, подчиняясь ритму выкриков, на чёрнобархатной стене огненную скоропись анаграмм… Адам При! Дари Пима! Пир Амида! Рапира Мида! Приап Дам! Мари Пад! Пир Дамира! Дама Пири! Мири Прада! Пидар Мира! Дар Памира! Дима Пари!..
Проплывал загадочный Строитель Ажурноклыкого — лица его тоже не было видно, но Рамон почему-то знал, что он хмурит кустистые брови, разглядывая сверху две ещё не слившиеся, но распалённые грозой толпы: восторженную у фонтана и дерущуюся на набережной и лестницах. «Полный Адорай, как и задумано, — почему-то хмурился Строитель Чудотворный, — полный камикадзен, и крови так много, что она течёт по желобкам, но, подсвеченная, уже неотличима от воды…»
Проплывал хихикающий Бонапарц, он же вытянувшийся Герундий Факин, он же снова Бонапарц — поплевав на ладони, он примеривался разнести топором старинные часы с боем и горным кукуедом. «Мне надоело, что этот кукуед каждый раз, когда сожрет ни в чем не повинную кукушку, открывает пасть и громко харкаркает! И вообще еcли чаcы пробили тринадцать раз — значит, не только поcледний удар был лишним!» — «Но они пробили четырнадцать…» — слабо пытался возражать кто-то.
Проплывала, конечно, Не Веста… но тут ничего приличного мы, увы, сообщить читателю не можем…
Основательно, как всегда, проплывал Квазид. Устроившись в любимом кресле, держа руки на подлокотниках в виде двух умномордых и умноглазых кошек, он рассказывал об услышанном на Форуме. «Представь себе, — возмущался словомел, — целый час они обсуждали мор-фо-но-се-мантический закон, по которому можно строить вглубь принципиально новые языки, разработав какие-то нелинейные позиционные алгоритмы!» Дальше шла не очень понятная Рамону чушь или, по терминологии Квазида, «псевдоварево псевдоварвариаций»: счастливые часов не наблюдают, щас левою часть сов наперегарю, червивые засов не обглодают, щегливые за сов не уимблдонят, шкодливые взасос не обладают; смазливые число не оболванят, чёрнявые чадят не на платане…