Пожалуй, это был единственный легкий диссонанс за всю неделю, однако уже на следующее, воскресное, утро Рамон мысленно отдал должное мудрой рассудительности Второй Наложницы и даже слегка устыдился своего пыла.
Увлечённый взаимоотношениями с Не Вестой, он больше ни о чем не думал, и поэтому никаких планов на воскресенье не обнаруживалось. Если бы не теплая компания, он, наверное, уже махнул бы куда-нибудь — в Арсирию-Гринхилл (давно собирался посмотреть на их экоград) или на морскую прогулку — в Монгибель или Велизариду, а то и до Браганцы… Но первая было неблизко, да и для полноты знакомства не мешало бы пожить там пару недель, а отпуск не резиновый; что же касается моря, то Пончо его не любил, Лактанций был привязан к своему «Льву», а Квазид и вовсе панически боялся воды и всерьёз уверял, что смерть обязательно придёт к нему из мелких и резвых, как собачонки, задорных волн, дразнящих весело сверкающими язычками.
Барон совсем уже было собрался днем на Ух ты!, а на ночь нанять лодку и половить эйфориуса, как вдруг слуга принес записку в виде раскрашенного краба — развернутый, он превращался в замысловатый орнамент из играющих с пунцовыми дельфинами ярко-оранжевых девочек. Словопрыги-поэтобаты с глубоко радостным прискорбием извещали друзей, что «Доктор хоботом» уже вылечил всё живое, неживое и даже ещё не родившееся, поэтому они зачинают новый глобальный проект под рабочим названием «Детский сад имени Ханумана Игрушкина», в обсуждении которого просят принять участие…
По дороге произошло знаменательное событие: на залитом солнцем шумном перекрёстке имени некоего Персефона Андрофага[40] барон умудрился не разминуться с приглашенными туда же друзьями, и они немедленно заспорили о синематографе — на сей раз что эффектнее, монтажная динамика или застывающий насыщенный план, и насколько синематографичен найденный в качестве надписи, выбитой на одном из артефактов, следующий вербальный пассаж древнего электрика Суммоцветова: «Он вышел в поле. На горизонте румянилась туча: точно чубатый запорожец застыл в пляске с задранной к небу ногой».
Детский сад существовал в реальности — а рядом, в том же проулке, оказалась весёленькая жёлто-сиреневая двухэтажка судмедэкспертизы, и какая-то заплаканная модная девушка металась, цокая каблучками, между воротами и телефонной будкой, и тонкоруко-отчаянно всплёскивала крохотной крокодиловой сумочкой, и обламывала, всхлипывая, длинные яркие ногти в равнодушно-заржавленном диске, умоляя далеких и видимо, ещё не протрезвевших друзей найти её ненаглядного