Трещат ветвями и костями, и клык горазд на много борозд,
Пока на взвизге слов истёртых пылает дней печальный хворост.
И роются ходы и хорды, прабуквы складывают руны,
Всем настоящим правит Орден — но звонко каменеют звуны.
Подводна флейта славы бранной, взята из бездны и игрома.
Не спи, старатель безымянный, на рудниках Танатодрома.
Мне кажется, что боулинг, бильярд и Ко,
Всё измучившее Рамона словесное далеко,
Вся разгадываемая им метафизическая тоска –
Просто вепри рунского языка.
Что там прячет Арета-кощей?
Книга Вещей — или Книга Вещей?
Полый/бесполый — что за крутые бока
Греют на солнце вепри рунского языка!
Выскочив на речной паркет и закладывая за воротник виражи!
Разгоняясь и доминируя книжные стеллажи!
…Пока он спал, упав на книгу, они глазами сторожили
И Безымянную Квадригу, и Разведенные Скрижали
Курантов… Кони дико ржали, когда над оперой тужили!
И обступали обскурантов — но вот осталось три с вожжами
В дневник, минуты, века, эры до водворения химеры
Назад — и с топотом без меры все кавалеры на галеры
Несутся… Видно, помидоры завяли, сам тому виною…
И Ты, и Ты — моя растрата, не называемая мною.
Приемлю лавры Герострата — но где охотница на вепрей?
С безумным хрюканьем и визгом — и неотвязчивы, как лепра!
Ни приручить, ни обезглавить! На одиночество войною!
…И Ты, и Ты — моя расплата, не называемая мною.
Что назовётся мною в мире, от звезд до звезд меня лишённом?
Высоко чокнется с сиротством, сознается в умалишённом?
Никто, ничто… Я грею руки на костерке, им обнаружась.
Когда-нибудь, в конце Разлуки придет Тюльпан сказать свой ужас.
А пока
Рядом греют бока
И сонно ворочаются слегка
Вепри
рунского языка.