— Смысл писания вовсе не в авторстве… Что может дать писание этому жадному и жалкому телу, чего нельзя получить иными способами? И разве не всё равно будет потом, КАК некогда звали это жадное и жалкое тело, возникшее из нигде и никогда, а затем изветшавшее, как платье, и ушедшее негодным в вековечную тьму… Тело, не имевшее даже своего порядкового номера в мириадной толчее рождений и смертей!
— Но ведь авторство — это символ души, подпись духа, щедрая ладонь, на которой тебе протягивают дар, — возразил Рамон, покоробленный такой откровенностью.
— «Подпись духа» как-то нехорошо звучит… — пробормотал Пончо.
— Верно! Но вы не задумывались над простым вопросом: а зачем (в конечном счете, естественно) символу — душа, подписи — дух, дару — ладонь? Зачем автору текст, понятно: мы слабы и суетны в своей мелочной гордыне, и страсти снедают нас… Но зачем, скажите на милость, тексту — автор? Когда старая громоздкая ель, неотвязно поскрипывая, вздыхает и шуршит в ночном ветреном небе, пытается ли этот шорох напомнить воровато крадущейся облаками воспаленно-бледной луне имя безымянной ели? Или зарисовать-заарканить игольчатой кистью каждой веточки всю её трудно-беспокойную жизнь — состоящую всё из тех же подавленных вздохов, шуршаний и скрипов? Полноте!
— Но тогда зачем же? — не унимался Пончо. — И в чем же, наконец, смысл?
— Смысл не бывает в чем-то, дорогой пофигист… Смысл — это что-то существующее, означающее появление собственного, а не заёмного бытия… Смысл всегда обретается в причастности большему, нежели ты сам — и каждый открывает-выбирает это большее по себе… Смысл писательства — в причастности вечно творящейся жизни. Ты не пишешь, Пончо, — ты рождаешься и становишься, переживая за мать и дитя сразу, одновременно, а над вашей колыбелью склонился чуткий и трепетный отец-мир — но это тоже ты… Ты зачинаешь и зачинаешься, рождаешь и рождаешься, растишь и растёшь, сияешь, чтобы отгадать сияние, — и вот ты ЕСТЬ… Разве ты никогда не обращал внимание, как бывают беспричинно, но так лучезарно счастливы родители и их дети, просто глядя друг на друга — глядя и пребывая вместе, в одном круге сотворенного счастья!
— То есть творчество — это человеческое подражание не природе, а её способу творить жизнь… — догадался Рамон.
— Конечно. И в этом способе нет смерти, ибо смерть — всего лишь остановка, пауза в творении, затянувшаяся пауза, роковое — пока ещё роковое! — неуспевание за общим движением… Но ель сгинет — и сгинет бесследно её шепот; а я сгину — мой шёпот получит шанс смешаться с теми, кто шептал до меня… Может быть, когда-нибудь этого общего шепота станет достаточно, чтобы мир наконец расцвел заново, как дивная роза… которая уже совсем близко, её вот-вот уже внесут в комнату умирающего… — голос его дрогнул.