— Да. Да, наверное, так я и сделаю. Спасибо тебе, Софья.
— Я всего лишь делаю свою работу, — говорит она. — В отличие от некоторых… — добавляет она так тихо, что Андрей думает, будто ему послышалось.
В уме проносится: значит, она знает о Ретинской и снимках, что та сделала для Русова. Знает и молчит. Так зачем ему безо всякой на то нужды лезть в пекло?
«Я педиатр со специализацией в ювенильном артрите, — говорит себе Андрей. — Факты налицо. Я не онколог. Софья права: это не моя область экспертизы».
Русов пьет чай в столовой. Черты его бледного, одутловатого лица заостряются, когда он замечает Андрея. Тот ставит на стол тарелку фрикаделек и садится напротив Русова.
— Как все прошло?
— Вам известно, как все прошло.
Русов разминает между пальцами незажженную сигарету.
— О чем это вы? бормочет он, но ответа, понятно, не ждет.
— Нужна биопсия. Вы видели снимки и не притворяйтесь, что нет. Я не онколог, Борис Иванович, и вам это известно. Придется вам поискать кого-то другого.
Андрей слышит звуки фортепиано еще до того, как вставляет ключ в замочную скважину. У него падает сердце. Придется еще раз поговорить с Колей. Соседи будут недовольны. Ростовы — вряд ли, они даже говорили, что им нравится слушать, как Коля играет. Зато Малевичи жалуются постоянно: «Мы что, не имеем права жить в тишине и покое? Если нам вдруг захочется послушать игру на фортепиано, что маловероятно, то спасибо большое, но мы лучше сходим на концерт. Рахманинов, говорите? Уж извините, но нам без разницы, вы просто безобразно громко шумите».
Андрей почти уверен, что и сегодня это Рахманинов. Тут, как назло, дверь в квартиру Малевичей открывается. Их сын Петя, Хорек, как прозвал его Коля, выходит, одетый в костюм, хотя наверняка уже несколько часов как вернулся с работы. От него так и веет бюрократизмом.
— Если это будет продолжаться, нам придется подать официальную жалобу.
Андрей смотрит на него, держа дверь открытой и сохраняя невозмутимое выражение лица.
— Я ему передам, — говорит он.
— Вы уж постарайтесь, — бросает Хорек и удаляется, захлопывая за собой дверь.
Руки Андрея сжимаются в кулаки. Как бы ему хотелось схватить парня за плечи, да так, чтоб у того голова мотнулась, и заставить себя выслушать. Он бы сказал: «Что ты несешь? Речь идет о ребенке, играющем на пианино. До тебя не доходит, как вам повезло, что здесь живем мы и в нашем доме толстые стены? Ты мог бы делить коммуналку с семьей, в которой все целыми днями орут друг на друга, а если бы ты вдруг попробовал вякнуть о своем недовольстве, тебя тут же избили бы до полусмерти».