Современная политическая мысль (XX—XXI вв.): Политическая теория и международные отношения (Алексеева) - страница 127

Теории выполняют, кроме того, важную прогностическую функцию. Или, как писал профессор Йельского университета (США) Джон Льюис Гаддис, «теории обеспечивают то, каким образом упаковать паттерны прошлого, чтобы сделать их полезными в настоящем как руководство для будущего. Без них всякая попытка предвидеть и предсказать будущее сведется к произвольному гаданию».

Несмотря на длительную и весьма драматичную историю, наука о международных отношениях все еще находится в стадии становления.

Точка отсчета: с чего началась теория международных отношений? Начнем наш разговор о происхождении теоретических исследований в международной сфере с важной констатации: хотя попытки осмысления международных связей между государствами предпринимались еще во времена глубокой древности (ряд авторов прослеживают их со времен взаимодействия шумерских государств за 3500 лет до н.э. или с Античной Греции (вспомним хотя бы Аристотеля, Фукидида и других), научно-теоретический взгляд на международные отношения начал формироваться существенно позднее. И, тем не менее многие прозрения и догадки присутствовали уже в «классических» текстах, переживших свое повторное «открытие» во времена Возрождения и становления средневековых европейских университетов в XI—XIV вв., оказавших огромное влияние на последующее развитие политической мысли уже в Новое время, или, иначе, в эпоху Модерна (Современности).

Примерно в конце 1990-х годов зародилось новое направление в теоретико-международных исследованиях — история теории международных отношений. К этому времени теоретические исследования международных процессов и явлений прошли уже довольно долгий путь, накопили внушительный багаж и, наконец, у них возникла потребность в обращении к собственной истории как к самостоятельной дисциплине. В отличие от сложившегося канона истории политической мысли новая наука, как и объект ее интереса, с самого начала рассматривала процесс становления и развития теории МО с крайне фрагментарных и дискретных позиций. Во многом это связано не только со спецификой становления самой дисциплины, но и с современным состоянием интеллектуальной истории как таковой.

Канадский ученый Лусиан Ашуорт, как представляется, довольно убедительно сравнил изучение прошлого с обследованием остатков здания после взрыва, ни чертежи, ни фотографии которого не сохранились[121]. Отдельные части конструкции вообще исчезли, другие сохранились лишь частично, третьи — вроде бы целы, но непонятно, где они находились ранее. Кроме того, исследователь приходит, как правило, после того, как кто-то уже поработал на этой площадке. Предшественники уже пытались реконструировать целое — одни добросовестно поработали над текстами «классиков», другие не отличались ни тщательностью, ни логичностью, третьи выдали желаемое за действительное и приписали мыслителям прошлого свои собственные, вполне современные представления. Короче говоря, от оригинала результаты исследования будут весьма существенно отличаться. Вы, со своей стороны, также попытаетесь внести свой вклад в искажение первоначального проекта, и те, кто придут за вами, также будут огорчаться по поводу последствий вашей деятельности. Но такова специфика истории человеческой мысли, в том числе и международно-политической. Поэтому, если мы не хотим вновь и вновь наступать на одни и те же «грабли», с энтузиазмом заниматься «изобретением велосипеда», не зная, что на нем уже давным-давно ездят по всему миру; наконец, если мы в самом деле стремимся понять подоплеку и исходные мотивы многих внешнеполитических решений, придется пройти по пути изучения истории теоретического осмысления международных отношений, останавливаясь, конечно же, только у наиболее значимых вехах. В конце концов, идеи — активные участники всемирной истории, а не просто дополнения к событиям. А ученые, работающие в этой области, не раз трансформировали общие представления о происхождении и эволюции дисциплины до ее окончательного утверждения во второй половине ХХ в.