И он сызнова отправился в подвал за вином для Бехайма.
Приятели Манчино не стали особенно распространяться по поводу его стихов. Но что они думали, было ясно – по одобрительным кивкам и жестам, по взглядам, какими они обменивались, и по тому, как они пили за его здоровье. Один за другим все они выудили из карманов кто мелкую серебряную монетку, кто несколько медяков, сложили их в кучку и заказали для Манчино рыбу и жаркое.
Вернулся хозяин, который по дороге в подвал кое-что надумал. Наливая Бехайму вина, он прошептал:
– Ну, сударь, разве я преувеличивал? Гений, каких мало! Что я говорил! Только насчет плесневелого хлеба и мух в супе не верьте, это вранье. Мухи в супе! У меня! Ладно, хлеб может заплесневеть, коли отсыреет, но посетителям я его не подаю. Ох уж эти поэты! Ради рифмы и напраслину возведут на честного человека. Мухи в супе! Да, вот про долги он ненароком правду сказал. Не то что про мух…
– Дайте же мне посидеть спокойно, – перебил его Бехайм.
– Ну да ладно, вино за мой счет, – сказал трактирщик уже как бы про себя, он не мог сразу замолчать. – Раз я сказал, так тому и быть, мое слово твердое, несмотря на мух… Да, судари мои, иду, иду, мигом все подам.
Резчик Симони снова обернулся к Бехайму.
– Вы из-за гор? – спросил он, ткнув большим пальцем себе за плечо, словно где-то там, у него за спиной, и была Германия. – Через Альбулу добирались или через Бернину?[18]
– Об эту пору в горах путешествовать затруднительно. – Бехайм одним глотком осушил свой оловянный кубок. – Нет, сударь, я прибыл морем, с Востока. Из тех краев, где правит османский султан. Я был по делам в Алеппо, в Дамаске, в Святой Земле и в Александрии.
– Как? Вы были у турок? – удивленно вскричал резчик. – И вас не посадили на кол, не пытали?
– У себя дома они вовсе не сажают на кол почем зря и не пытают, – объяснил Бехайм, очень довольный, что все смотрят на него, будто на диковинного зверя.
Резчик Симони задумчиво погладил усы и возразил:
– Но ведь кругом твердят, что они без устали купаются в христианской крови.
– Когда торгуют, они весьма обходительны, – отозвался Бехайм. – Вроде как вы, миланцы, ведь если человек приезжает к вам за панцирями или за галантерейным товаром, разве станете вы сажать его на кол или мучить? И сиенцы с их марципаном да леденцами тоже не станут, верно? Вдобавок у меня есть грамота, которая подписана самим султаном и обеспечивает мне известное уважение.
Манчино посмотрел на Бехайма с внезапным интересом.
– Как по-вашему, на будущий год турки не заявятся ли сюда, в Италию? – спросил он.