– Что ж, – говорю я, – любезно с вашей стороны встретиться со мной лично, господин министр. Это дорога в аэропорт? Признаться, я не узнаю этих мест.
– Вам следовало начать свой первый визит со встречи со мной. И вы не пожалели бы. Я познакомил бы вас с настоящей жизнью простых людей. Вы бы поняли, что обычный чешский гражданин мыслит совсем иначе, чем люди того сорта, с которыми предпочли общаться вы. Он ведет себя иначе, чем они, и отнюдь ими не восторгается. Обычному чеху они отвратительны. Но кто они? Сексуальные извращенцы. Невротики, оторвавшиеся от коллектива. Махровые себялюбцы. Считаете их храбрецами? Восторгаетесь тем, какую цену они платят за свое великое искусство? А вот у простого чешского работяги, который стремится к лучшей жизни для себя и своей семьи, никаких восторгов это не вызывает. Для него они смутьяны, паразиты, отщепенцы. Их обожаемый Кафка, по крайней мере, знал про себя, что он выродок, понимал, что ему, изгою, никогда не удастся влиться в здоровую, простую среду своих сограждан. А эти? Эти извращенцы хотят навязать нам свои взгляды на мораль. Хуже всего то, что, если мы предоставим их самим себе, позволим им делать все, что им заблагорассудится, они развалят страну. И это не говоря уже об их нравственном вырождении. Они только и делают, что вредят себе и своим близким, разрушают жизнь своих детей. Их политическая слепота меня поражает. Знаете, что Брежнев сказал Дубчеку[66], когда в 68-м году вызвал нашего великого лидера-реформатора в Советский Союз? Чтобы помочь господину Дубчеку опомниться, понять, к чему ведут его великие реформы, Брежнев направил в Прагу несколько сотен тысяч солдат. А чтобы этот гений не смог его цели воспрепятствовать, он однажды вечером забрал его прямо из кабинета и перебросил на самолете в Советский Союз – для небольшой беседы.
В Советский Союз. Предположим, меня сажают на самолет “Аэрофлота” и, скажем, ближайшим рейсом выпроваживают из Праги. Предположим, меня отсюда не выпустят? Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Натан Цукерман обнаружил, что он у себя в постели превратился в уборщика железнодорожного кафе. Ему показывают петиции, и он может их подписывать или не подписывать; задают вопросы, и на них можно отвечать или не отвечать; у него есть враги, и их можно презирать, друзья – они будут утешать, почта до него не доходит, к телефону доступа нет, кругом доносчики, разложение, предательства, угрозы, у него есть даже своего рода свобода, властями, впрочем, не признаваемая, он лишний человек – ни дел, ни обязанностей, и живется ему так же хорошо, как в Дантовом аду; в довершение всего, для пущего фарса, имеется Новак, этот плевок в лицо культуры: стоит ему проснуться и осознать, где он находится и во что превратился, как он сразу начинает грязно ругаться и остановиться не может.