, дабы привести в боевое состояние все эти «гроздья гнева». Лесную засаду доктор не стал закапывать в снег, а загнал на деревья – под сень разлапистых ёлок, приказав привязаться к стволу и не выдавать себя до особой команды, и сразу же продемонстрировал её, пронзительно, по-разбойничьи свистнув. Булгаков ничего не спрашивал, не уточнял, хотя непонятного было много. Время словно спрессовалось в плотный снежный ком и катилось с горки, увлекая за собой все новые пласты событий, пугая неотвратимостью и полной тишиной, так знакомой фронтовикам затишьем перед бурей.
Потом прибежал посыльный от морячков с известием, что канонерки с десантом ушли к Митаве, у причала стоит одинокий катер с двумя пулеметами и заклинившей трехдюймовкой, а в захваченном поселке осталось не больше двух взводов трофейных команд. Этот чудной доктор ничуть не смутился и не испугался, повторил приказ установить проводную связь с берегом и начал расставлять на позиции свой неполный взвод. Успел каждого за руку подвести к его огневому рубежу, указать на основную и запасную позицию, определить маршрут отхода и полез на чердак к пулемёту. Повертелся около «Мадсена», покряхтел, приложился к прицелу. С весёлым матерком непрерывным потоком полились новые команды – обрубить, расчистить, подбить клинья под венец, сделав узкую продолговатую щель по всей ширине чердака… Позицию у слухового окна безжалостно забраковал, перенёс её вглубь. Приказал доставить десяток мешков с песком, уложив их полукругом в четырех шагах от оконного проёма. Проделал амбразуры. Лёг на пол, пристроив ствол на шамотные кирпичи вместо сошек. Удовлетворённо хмыкнул, приложился щекой к прикладу. «Бумс! Бумс!» – басовито грохнули пристрелочные выстрелы. Раздался недовольный бубнёж «ух, бодается, сцуко!». Схватился за хомутик прицела, снова «Бумс-бумс!» и так далее, непрерывным потоком. А Булгаков, как зачарованный, смотрел в его глаза, выплёскивающие весёлую злобу, и постепенно заражался этим боевым азартом. «Человек огня!» – выскочила странная мысль из закоулков сознания, засела занозой в правом полушарии и каждый раз давала о себе знать, когда он видел пронзительный взгляд, источающий абсолютную уверенность и чувство собственного превосходства.
Распутин на секунду вынырнул из своей ауры кшатрия, и впервые обдал Булгакова кипятком тревоги.
– Доктор! А вы почему еще здесь? Идите в тыл, к морякам!
– Вы за кого меня принимаете?
Ещё один внимательный взгляд, извиняющийся и даже веселый.
– Ну тогда вы со мной! Помогайте снаряжать магазины. Стрелять сегодня будем много. Приглашаю на Новогодний Голубой огонёк! Танцуют все!