. Она не сделала этого в своих «Дневниках», так почему она должна была это сделать в жизни? Я не хотел, чтобы этот раздел
вышел написанным от первого лица, но я понимал, что, просеяв его, так сказать, сквозь сито повествования от лица героини, я получал удачную возможность избавиться от взятого фальшивого тона – не ее, а моего. И я от него избавился. Возвышенно-взволнованные модуляции, натужные эмоции, рассудочный, чрезмерно драматичный, архаический язык – я все это вычистил благодаря Эми Беллет. Довольно прямолинейно я затем вновь облек этот фрагмент в форму безличного повествования, после чего уже смог работать с ним – писать прозу, а не рапсодию или хвалебную песнь.
Какое, по‐вашему, влияние вы оказали на среду, на культуру как писатель?
Никакое. Если бы я осуществил свои юношеские планы и стал адвокатом, даже не знаю, какое бы значение это могло иметь для нашей культуры.
Вы говорите это с горечью или с радостью?
Ни с тем и ни с другим. Это факт моей жизни. В огромном коммерциализованном обществе, которое требует полной свободы выражения, культура – это ненасытное чрево. Не так давно первый американский писатель получил специальную Золотую медаль Конгресса за «вклад в развитие нации» – им стал Луи Лямур[81]. Эту медаль ему вручил президент в Белом доме. Единственная кроме нас страна в мире, где такого рода писатель мог бы получить высшую правительственную награду, – Советский Союз. В тоталитарном государстве, впрочем, вся культура контролируется режимом. К счастью, мы, американцы, живем в республике Рейгана, а не Платона, и, если не брать в расчет эту дурацкую медаль, культура у нас почти никого не интересует. И это прекрасно. Покуда правящие круги осыпают наградами Луи Лямура, а на прочих им наплевать, у нас все будет в порядке. Когда я в первый раз приехал в Чехословакию, мне вдруг стало ясно, что я работаю в обществе, где мне как писателю все позволено и ничего не имеет значения, в то время как чешским писателям, с кем я встречался в Праге, не позволено ничего и для них все имеет значение. Это не значит, что мне бы хотелось поменяться с ними местами. Я не завидую тому, что они подвергаются преследованиям и таким образом повышается их общественная значимость. Я даже не завидую их более важным и серьезным темам. Тривиализация у нас, на Западе, многого из того, что является чрезвычайно серьезным на Востоке, – это сам по себе сюжет, требующий недюжинного художественного таланта для его убедительной трактовки в литературном произведении. Написать серьезную книгу, которая не заявляет о своей серьезности с помощью риторических подсказок или тяжеловесной темы, что традиционно ассоциируется с серьезностью в литературе, – достойный вызов для писателя. Изображать морально затруднительную ситуацию, которая не является