Однажды ночью переодетые казаки уговорили нас бежать, а если, говорили они нам, вы не уйдете, то они при выходе из Москвы вас всех перережут.
Нас собралось 15 человек, но попытка наша убежать была очень неудачна. Нас заметили с гауптвахты и ружейными прикладами порядочно угостили; в особенности досталось двоим. На огороде, где нынче сад, была большая капуста. Когда нас заметили, мы бросились в нее и между грядами многие возвратились благополучно; но рабочему Мирону Иванову прошибли голову, а мне досталось на порядках (зашибли руки). На другой день, когда мы пришли на перевязку, над нами начали смеяться: «Что хотел? Алё маршир! За дело — не бегай». Долго помнили мы этот побег.
В октябре французы начали собирать своих раненых и вывозить. Это продолжалось с 10-го по 12-е число. Когда всех вывезли, сам капитан и все из <Странноприимного> дома выехали. После этого недолгое время в нашем заведении жили пленные итальянцы, до 15 человек.
После выхода Наполеона постепенно начали съезжаться чиновники, доктора и духовенство и также сходиться распущенные богаделенные. Церковь вскоре была очищена, а равно и все заведение. В Рождественский пост освятили церковь, начали принимать больных, и все приняло прежний вид.
Со слов служителя Матвея Егорова Странского, отца бывшего фельдшера, и по рассказам дочери, бывшей кастеляншею, Марьи Павловны Степановой, доныне проживающих в Странноприимном доме, составил фельдшер Лукьянов.
Московские ведомости. 1859. № 76. 29 марта. С. 566–567.
Иеромонах Иларион
Письмо современника
о вторжении французов в 1812 году
в московский Симонов монастырь[110]
Известно вам да будет, честнейшая и милостивейшая государыня, в каком мы положении во время ужасной сей бури находились.
Я думаю, вам небезызвестно, что французы и с ними дванадесять языков взошли в ц<арствующий> град Москву 1812-го года сентября 2-го дня, что было в понедельник, а в обитель нашу Симоновскую, хотя во вторник и среду в монастырские ворота восточные и западные стучались много раз, но еще не ломали их, а в четверток, то есть 5-е число поутру, во время всенощного бдения, бывшего без звону, ворота западные прорубили и взошли прямо в собор во время великого славословия, стали в западных церковных дверях и стояли до окончания службы. Служили всенощную иеромонах Митрофан и иеродиакон Мельхиседек, а архимандрит Герасим в алтаре стоял, а братия на клиросах пели.
По окончании службы варвары царскими дверьми взошли в алтарь, побрали все с святого престола — кресты, Евангелие и антиминс — в карманы вместо платков, также и с жертвенника — потир, дискос с прибором, а другие начали ломать шкафы, сундуки и проч. Некоторые из братии, старички, как то: иеросхимонах Иона, игумен Андрей, на покое живущий, иеросхимонах Тихон и иеросхимонах Митрофан и другие, после всенощной, не выходя из церкви, начали читать правило ко святому причащению, остановись за левым клиросом пред большим распятием Иисуса Христа; хотели за литургией причаститься святых тайн, но Бог не допустил, — в это время вдруг пошел стук, гром и крик, и шум. Мы от сего страха (говорили старцы) пред крестом пали ниц на помост чугунный, воображая: вот подойдут к нам варвары и отрубят нам всем голову; втайне сердца своего со слезами молились.