Мы пожали друг другу руки, и я возвратился; не более получаса я был в отсутствии, но уже не застал у себя многих на батарее; ядра свистали, рикошеты их бороздили землю, осколки гранат летали.
Раненный в пятку поручик Давыдов спокойно сидел в отдалении и читал Юнга[58], с которым он никогда не расставался; неприятельские выстрелы летали мимо его. «Что ты делаешь?» — «Надобно успокоить душу и приготовиться к смерти, — отвечал он хладнокровно, — мне с вами не остается ничего делать, я исполнил свой долг».
Вечный его соперник в мнениях, тяжелораненый поручик Неронов прощался со мною глазами, которые ту же минуту сделались неподвижны. «Не оставляйте, братцы, места и поклонитесь родным», — сказал он тихо и замолк навсегда. Сердце мое затрепетало, потеря благородного этого товарища прибавила ему новую рану. Мрачный, печальный, он целый день говорил о смерти, которую прозревал.
Солдаты, увидев меня, все воскликнули: «Слава Богу, ваше благородие, что вы живы; мы думали, что латники вас изрубят и помочь нельзя б было; а как убили лошадь вашу, то и попрощались с вами». Они, говоря это, работали отчаянно, только один огорчил меня. Подавая заряды из ящиков, он каждый раз скрывал за него свою голову, когда прожужжит ядро или мелькнет дымящаяся граната, действуя, впрочем, целый день как храбрый солдат.
Я вызвал его, зарядили орудие, поставили его перед самым жерлом: «Вот так должны умирать негодяи», — сказал я и взял пальник в свои руки. «Виноват, ваше благородие, этого вперед не будет, что-то тоска напала». Я простил его и отослал опять к зарядному ящику; но лишь он открыл его, чтобы достать заряды, неприятельская граната лопнула в самом ящике, ящик взорвало, и солдата не нашли. «Вот, ребята, — сказал я, — как Бог наказывает трусов». Лошадей отбросило, опалило, но они остались живы; бедные животные смирно остановились на этом месте.
Выстрелы бывали иногда удивительно удачны. Так, один раз неприятельское ядро попало в верхнюю часть орудия, отдало его, сбило мушку, сделало впадину и отскочило; солдаты шутя и остроумно говорили: верно, не по калибру пришлось. Другой выстрел был еще страннее: под орудием на самой оси висела корзина с рожью (запас артиллерийских солдат); ядро пробило корзину, прошло сквозь рожь и оба бока корзины, сделало углубление на оси орудия, и уже после сражения изумленные солдаты нашли его в корзине и долго хранили, как подарок от французов.
Но в одну из смертельных минут спасение наше с поручиком Тишининым было чудесным. Батарея наша должна была мгновенно сняться, орудия были взброшены на передки, и она неслась уже на рысях. Остановившись, чтоб положить на лафет некоторых раненых, мы догнали свои орудия, и как верховые лошади наши были убиты, мы хотели оба вскочить на лафет одного из орудий; и не достигши его несколько шагов, как ядром перерезало правило, минуту раньше — и нить жизни нашей была бы прервана. «Бог хранит вас, верно», — заметили радостно солдаты.