Карагодин шагал, размышлял, а глаза опытного охотника следили, выбирали свое. Зайца — облезлого, пестрого, не успевшего к первому снегу побелеть — он увидел метрах в сорока за сизым осокорем у сухого болота. Заяц сидел неподвижно. Продолжая идти, Карагодин снял с плеча ружье, крикнул, спугнул зверя и выстрелил, когда тот был уже в прыжке. Не надеясь попасть, Карагодин выстрелил больше для того, чтобы взбодрить себя, отогнать подступившую хандру, посмеяться над зайчишкой. Но попал… Потом пришлось бежать по осокорнику догонять раненого зверя. Выстрелом у зайца оторвало лапы, но он все-таки бежал, часто-часто колотил окровавленными культяпками, кричал тонким, прерывистым и будто знакомым Карагодину голосом. Надо было пристрелить зверя, но в одностволке заклинило патрон, и, с трудом нагнав зайца, Карагодин добил его прикладом. Брать окровавленную истерзанную тушку не захотел…
Дальше в лес он не пошел, вернулся домой, спустил с цепи собак, стал управляться во дворе: поколол дрова, вычистил в стайке, вновь потянуло сходить к внуку, но удержался. До самой ночи ему помнился крик раненого зверя, так похожий на детский плач.
Ночью Карагодину приснился сон. Будто гонится он за тем самым зайцем, которого убил в лесу, догоняет и хочет схватить его за уши, а не может. Тогда Карагодин выстрелил. Заяц встал, повернулся, сверкнул красными глазами и сердито спросил:
— За что стрелял?
— За что?!. — вдруг заревели со всех сторон звери.
Откуда-то появился бурый медведь, убитый Карагодиным лет десять назад, и рявкнул:
— Поймать и отдать под суд. — За ним прибежали волки. «Господи, откуда волки-то у нас?» — только и успел подумать он, как его схватили, поволокли на суд.
Доставили на Черную Донду. Карагодин сразу узнал это глухое, дикое место с высокими обгорелыми пнями на взгорке, с черной, без единой травиночки, землей.
Окружили Карагодина со всех сторон; куда ни глянь — ни одного человеческого лица. От страха он ворочает языком, а слов никаких. Звери же, наоборот, человеческими голосами разговаривают.
— За совершенные в течение многих лет убийства крупного, среднего и мелкого зверья лесника Карагодина Павла Ивановича рождения одна тысяча девятьсот двадцать первого года приговорить к расстрелу! — зачитал приговор суда все тот же бурый медведь.
«Интересно, как они будут расстреливать? И ружья нет, и стрелять не умеют!» — подумал Карагодин и несколько приободрился, стал поглядывать на зверей повеселее. Его поставили на середине черной поляны, звери отступили, и вместо них против Карагодина выстроились журавли числом поболее десятка.