– Позвольте, позвольте, Буттервел. Если вы хотите сказать что-нибудь неприятное, так уж лучше пусть оно выскажется в совете. Тогда это будет не так неприятно, уверяю вас.
– Но все, что происходит в собрании членов совета, должно иметь официальное значение.
– Это для меня все равно. Я скорей предпочту эту форму, нежели другую.
– Вот дело в чем. Мы полагаем, что вы берете на себя слишком много. Конечно, если тут и есть ошибка, то она не может служить упреком для вас, потому что это происходит от вашего усердия в делах.
– А если я не стану делать, то кто же станет? – спросил Кросби.
– Совет в состоянии исполнить все, до него касающееся. Полно, Кросби, мы много лет знаем друг друга, и я вовсе не желаю с вами ссориться. Я потому так говорю вам, что вам же будет неприятно, если дело это примет официальный вид. Господин Оптимист не имеет обыкновения сердиться, но вчера он был просто рассержен. Вам лучше выслушать меня и заниматься своим делом немного потише.
Кросби, однако же, не желал спокойно получать выговоры. Он чувствовал себя обиженным и готов был вступить в бой с первым встречным и поперечным.
– Я исполнял свои обязанности в меру разумения, мистер Буттервел, – сказал он, – и кажется, всегда удовлетворительно. Назовите мне человека, который может указать на незнание мною дела. Если я трудился более чем следовало, так это оттого, что другие не выполняли своих обязанностей, как должно.
При этих словах лицо Кросби омрачилось, и представитель заметил, что секретарь не на шутку разгневался.
– О! Очень хорошо, – сказал Буттервел, вставая со стула. – При таких обстоятельствах мне предстоит только передать дело председателю, и он сообщит вам свое мнение в совете. Мне кажется, вы поступаете неблагоразумно, право, так. Что касается меня лично, то я руководствовался дружеским расположением, – сказав это, мистер Буттервел удалился.
После полудня того же дня, между двумя и тремя часами, Кросби, по обыкновению, пригласили в совет. Это делалось ежедневно, и он обыкновенно находился там около часа в обществе двух из трех членов, подкрепивших свои силы бисквитом и бокалом хереса. В нынешний раз они точно так же принялись за обычный труд, но Кросби не мог не заметить, что взаимоотношения их изменились. Все три члена были налицо. Председатель отдавал приказания важным, чванливым голосом, что при добром расположении духа не было ему свойственно. Майор Фиаско почти ничего не говорил, но в его взгляде светился самодовольный сарказм. Дела совета шли плохо, и он радовался. Мистер Буттервел был необычайно учтив в обхождении и более обыкновенного развязен. По окончании дел в мистере Оптимисте обнаружились признаки какого-то беспокойства, он то вставал, то опять садился, перебирал кучу бумаг, которые лежали перед ним, и заглядывал в них через очки. Наконец он выбрал одну из них, снял очки, откинулся в кресле и начал маленькую речь.