– Мистер Кросби, – сказал он, – всем нам очень приятно, очень приятно видеть ваше усердие и деятельность на служебном поприще.
– Благодарю вас, сэр, – сказал Кросби, – мне нравится служба.
– Да, совершенно так, мы все это чувствуем. Но мы думаем, что вы – если б я сказал, – «берете на себя слишком много», то, может, я выразился бы резче, чем мы хотели бы.
– Не говорите более того, что намерены сказать, мистер Оптимист. – При этих словах глаза Кросби слегка осветились блеском минутного торжества. То же самое было заметно и в глазах майора Фиаско.
– Нет-нет, – сказал мистер Оптимист, – я лучше недоскажу, чем скажу лишнего такому отличному чиновнику, как вы. Но вы, вероятно, понимаете, что я имею в виду?
– Не знаю, точно ли я вас понимаю, сэр. Если я не взял на себя лишнего, что же я сделал такое, чего не следовало бы делать?
– Во многих случаях вы отдаете приказания, на которые следовало бы вам предварительно получить разрешение. Вот один пример. – И отложенная бумага явилась на сцену.
В этом случае секретарь был, очевидно, виноват по букве закона, и он не мог найти оправдания, даже основывая это оправдание на существенной необходимости.
– Если вам угодно, чтобы я впредь ограничивался разрешительными инструкциями, я исполню это, но мне кажется, что вы сами найдете это неудобным.
– Так будет гораздо лучше, – сказал мистер Оптимист.
– Очень хорошо, – сказал мистер Кросби. – Будет исполнено. – И он тут же решился сделаться по возможности неприятным трем джентльменам, собравшимся в этой комнате. Он мог сделаться очень неприятным, но это в такой же мере могло отразиться на нем самом, как и на них.
Теперь у него все пошло неладно. И где было искать утешения? По пути домой он зашел в Себрайт, но у него не было слов для разговора на обыденные темы. Он пошел домой, где его жена хоть и встала, но все еще жаловалась на головную боль.
– Я весь день не выходила из дому, – сказала она, – а от этого голова еще больше разболелась.
– Я, право, не знаю, как этому помочь, когда вы не хотите ходить пешком, – сказал он.
После этого они более не говорили до самого обеда.
Если бы сквайр в Оллингтоне знал все это, он бы мог, я полагаю, довольствоваться наказанием, которое постигло Кросби.