– Да, мама, в нем высказывается немного больше истины. Как вы говорите, оно очень хорошо написано. Он всегда пишет хорошо, когда бывает тронут за живое. Но все-таки…
– Что «все-таки», моя милая?
– В эти строки вложено больше разума, чем сердца.
– Если так, то ему легче будет перенести страдания, то есть если ты окончательно решила это дело.
– Да, я окончательно решила, и право, не думаю, что он будет очень страдать. Но по всей вероятности, он не принял бы на себя труда написать подобное письмо, если бы у него не было стремления к этому.
– Я совершенно уверена, что у него есть стремление, и самое искреннее, и также уверена в том, что он сильно обманется в своих ожиданиях.
– Как он обманулся бы, если бы не удались ему какие-нибудь другие предприятия. Кажется, ясно.
Письмо было от кузена Белл, Бернарда, и заключало в себе самые сильные убеждения, какие только в состоянии он был придумать как соискатель ее руки. Бернард Дейл был способен сильнее выразить эти слова посредством письма, чем живой изустной речью. Это был человек, способный делать все превосходно, когда на обсуждение дела ему предоставлялось весьма немного времени, но он не обладал силой страсти, вызывающей человека на красноречие, он с мольбой просит то, что желает приобрести. Его письмо при нынешнем случае было длинно и довольно убедительно. Если в нем мало выражалось страстной любви, зато много было приятной лести. Он говорил Белл, как выгоден был бы брак их для обоих семейств, он уверял, что отсутствие еще более усилило в нем чувство привязанности, он без хвастовства ссылался на свое прошедшее поприще в жизни, как на лучшее ручательство за его будущее поведение, он объяснял, что, если брак этот состоится, то не представится тогда ни малейшей надобности касаться вопроса об оставлении Малого дома ее матерью и сестрою Лили, и, наконец, сказал ей, что любовь к ней становилась всепоглощающим чувством его существования. Если бы письмо это было написано с тем, чтобы получить от какого-нибудь третьего лица благоприятное мнение насчет его сватовства, оно было бы действительно весьма хорошим письмом, но в нем не было ни слова, которое могло бы пошевелить сердце такой девушки, как Белл Дейл.
– Ты отвечай ему ласковее, – сказала мистрис Дейл.
– Так ласково, как я уж и не знаю, – сказала Белл. – Я бы желала, мама, чтобы это письмо написали вы.
– Мне кажется, это не годится. Это, я полагаю, послужит ему поводом к новой попытке.
Мистрис Дейл знала очень хорошо, – как знала несколько месяцев тому назад, – что стремление Бернарда безнадежно. Она была уверена, – хотя об этом не было между ними разговора, – что если доктор Крофтс вздумает прийти еще раз и попросит руку ее дочери, то ему не будет отказано. Из двух этих мужчин ей, конечно, больше всего нравился доктор Крофтс, впрочем, ей нравились оба, и она не могла не припомнить, что один, в материальном отношении, представлял собой весьма бедную партию, между тем как другой во всех отношениях был превосходен. Мистрис Дейл ни под каким видом не хотела сказать слова, чтобы повлиять на дочь, да она, впрочем, и знала, что на нее никакие слова не могли бы подействовать, но все же она не могла отстранить от себя некоторого сожаления при мысли, что это так и должно быть.