За обедом о поездке ничего не было сказано, не было упомянуто о ней до тех пор, пока не подали в гостиную чайного прибора.
– Вы можете ехать в Баден-Баден, если хотите, – сказал Кросби.
– Я думаю, это будет лучше всего, – отвечала Александрина.
– Может быть. Во всяком случае, вы исполните свое желание.
– А насчет денег?
– Об этом вы предоставьте мне переговорить с Гейзби.
– Очень хорошо. Не хотите ли чаю?
И дело было решено.
На другой день после завтрака Александрина отправилась к матери и более уже не возвращалась в Принсесс-Ройял-Кресцент. В течение того утра она уложила все свои вещи и отправила сестер со старым слугой семейства Де Курси вывезти из дому все, что могло принадлежать ей.
– Боже мой, Боже мой! – говорила Эмилия. – Сколько мне стоило трудов закупить все это, и еще так недавно! Мне кажется, сестра поступает весьма дурно.
– Не знаю, – сказала Маргеритта. – Она не так счастлива со своим мужем, как ты. Я постоянно думала, что ей трудно будет справиться с ним.
– Но, душа моя, ведь она не пробовала. Она с первого раза и руки опустила. Дело в том, что Александрина, выходя замуж, не подумала, что ее ожидает. Я так все обдумала, я знала заранее, что надо проститься навсегда с собраниями, балами и различными прихотями. Впрочем, надо признаться, Кросби совсем не то, что Мортимер. Я думаю, и мне бы не ужиться с ним. Возьми и эти книжки, они ему, верно, не нужны.
Таким образом, дом Кросби опустел. Жены своей Кросби больше не видел, он не сделал прощального визита в Портман-сквер. Через несколько дней в должности ему подали следующую записку:
«Я еще здесь, у мамы, и теперь могу сказать вам „прощайте“. Мы уезжаем во вторник. Если вздумаете писать, то отдавайте ваши письма экономке здешнего дома. Надеюсь, вы будете счастливы и здоровы. Преданная вам
А. К.».
Кросби не отвечал, в этот день он обедал в своем клубе.
– Я не видел тебя целый век, – сказал Монгомери Доббс.
– Правда, правда. Моя жена уезжает с матерью за границу, во время ее отсутствия мы будем встречаться почаще.
Больше этого ничего не было сказано, никто не считал за нужное осведомляться о его семейных делах. Ему казалось теперь, что у него не было ни одного друга достаточно близкого, чтобы спросить его о жене или семействе. Жена уехала, и через месяц он снова оказался на улице Маунт, однако он снова вступал в свет с пятьюстами, а не с шестьюстами фунтами стерлингов в год. Мистер Гейзби доказал ему, что сейчас доход больше этого был совершенно невозможен. Графиня долго отказывалась взять леди Александрину за границу с такими ничтожными средствами, как четыреста пятьдесят фунтов, а Кросби, мне кажется, согласился бы жить свободной жизнью и на триста фунтов в год – такой тяжелый камень свалился с его души.